Красота
Деревня была грязна, но вокруг каждой хижины было все аккуратно. Входные ступеньки ежедневно мылись и украшались, и внутри хижина была убрана, хотя немного закопчена из-за приготовления пищи. Там находилось целое семейство: отец, мать, дети, а старая леди, должно быть, была бабушкой. Они все казались настолько веселыми и удивительно довольными. Устное общение было невозможно, поскольку мы не знали их языка. Мы уселись, и не возникло никакого смущения. Они продолжали свою работу, и лишь дети подошли поближе, мальчик и девочка, они сели, улыбаясь. Вечерний ужин был почти готов, и его не было слишком много. Когда мы уезжали, они все вышли и проводили нас. Солнце повисло над рекой, укрывшись за широким одиноким облаком. Облако было, как в огне, и это делало воду мерцающей, подобно незабываемым лесным пожарам.
Длинные ряды хижин были разделены широкой дорожкой, и на каждой стороне дорожки стояли открытыми мусорные канавы, где разводился любой воображаемый ужас. Можно было видеть белых червей, извивающихся в черной слизи. Дети играли на дорожке, полностью поглощенные своими играми, смеясь и крича, равнодушные к любому прохожему. Вдоль набережной реки пальмы стояли на фоне пылающего неба. Свиньи, козы и рогатый скот блуждали около хижин, и дети, бывало, отпихивали козу или тощую корову со своего пути. Деревня успокаивалась из-за наступающей темноты, и дети умолкали, когда их матери звали их.
В большом доме рос прекрасный сад, а вокруг него была высокая белая стена. Сад был полон красок и цветов, и, должно быть, в него вложили огромное количество денег и заботы. В том саду было необычайное умиротворение, все процветало, и красота большого дерева, казалось, защищала все растущее. Фонтан, должно быть, являлся источником блаженства для многих птиц, но сейчас он спокойно пел сам про себя, безмятежно и уединенно. Все погружалось в себя, готовясь к ночи.
Она была танцовщицей, не по профессии, а по призванию. Как некоторые полагали, она была довольно-таки хорошей танцовщицей. Она, должно быть, чувствовала гордость за свое искусство, так как в ней присутствовало высокомерие, не только высокомерие из-за достигнутого, но также из-за какого-то внутреннего признания своей собственной духовной ценности. Как другой бы был удовлетворен внешним успехом, она была удовлетворена духовным продвижением. Совершенство духа – это самообман, но он очень удовлетворяет. На ней были драгоценности, и ее ногти были накрашены красным лаком, ее губы были тоже соответствующего цвета. Она не только танцевала, но также и вела разговоры об искусстве, о красоте и о духовном достижении. На ее лице отражались тщеславие и амбиции, она хотела быть известной и духовно, и как творческая личность, а теперь духовное брало верх.
Она сказала, что у нее не было никаких личных проблем, она хотела поговорить о красоте и духе. Ее не волновали личные проблемы, во всяком случае, они были глупостью для нее, ее интересовали более важные темы. Что такое красота? Она внутренняя или внешняя? Она субъективна или объективна, или комбинация обоих? Она была так уверена в своей правоте, а уверенность – это отрицание красоты. Быть убежденным – значит быть замкнутым в себе и нечувствительным. Без открытости как может быть чувствительность?
«Что такое красота?»
Вы ждете определения, формулы, или вы желаете найти ответ?
«Но разве не нужен инструмент для этого исследования? Без знаний, без объяснений, как можно исследовать? Мы должны знать, куда мы идем, прежде, чем мы пойдем».
Разве знание не предотвращает исследование? Когда вы знаете, как может быть исследование? Разве само слово «знание» не указывает на состояние, в котором исследование прекратилось? Знать – не значит понимать, так что вы просто спрашиваете о выводе, о определении. Существует ли мерило красоты? Действительно ли красота – это соответствие известному или воображаемому образцу? Действительно ли красота – это абстракция без рамки? Действительно ли красота исключающая, и может ли исключающее быть объединяющим? Может внешнее быть красивым без внутренней свободы? Красота – это художественное оформление, украшение? Внешний вид красивого – это разве признак чувствительности? Что же это, что вы ищете? Комбинация внешнего и внутреннего? Как может быть внешняя красота без внутренней? На которой вы делаете акцент?
«Я делаю акцент на обеих: без совершенной формы как может быть совершенной жизнь? Красота – это комбинация внешнего и внутреннего».
Итак, у вас есть формула для того, чтобы стать красивой. Формула – это не красота, а только набор слов. Быть красивым – это не процесс становления красивым. Что же это, что вы ищете?
«Красоту как формы, так и духа. Для совершенного цветка должна быть прекрасная ваза».
Может ли быть внутренняя гармония и даже, возможно внешняя гармония без чувствительности? Разве чувствительность не необходима для восприятия или уродливого, или красивого? Разве красота – это уклонение от уродливого?
«Конечно, да».
Разве добродетель – это уклонение, сопротивление? Если есть сопротивление, может ли быть чувствительность? Разве не должна быть свобода для чувствительности? Замкнувшееся в себе может быть чувствительным? Может ли честолюбивый быть чувствительным, осознать красоту? Чувствительность, восприимчивость к тому, что есть, является необходимой, не так ли? Мы хотим отождествить себя с тем, что мы называем красивым, и избегать того, что мы называем уродливым. Мы хотим быть отождествленными с прекрасным садом и закрываем наши глаза при виде смердящей деревни. Мы хотим сопротивляться и все же получать. Разве любое отождествление не является сопротивлением? Осознавать деревню и сад без сопротивления, без сравнения – означает быть чувствительным. Вы хотите быть чувствительной только к красоте, к добродетели и сопротивляться злу, уродству. Чувствительность и восприиимчивость – это целостный процесс, он не может быть отключен на определенном уровне удовлетворения.
«Но я ищу красоту, чувствительность».
Это действительно так? Если это так, то все беспокойство о красоте должно прекратиться. Такое рассуждение, поклонение красоте – это бегство от того, что есть, от вас самих, разве нет? Как вы можете быть чувствительны, если вы не осознаете, какая вы есть, какое оно есть? Честолюбивые, лукавые преследователи красоты только поклоняются их собственным проекциям. Они полностью замкнуты в себе, они построили стену вокруг себя, и, поскольку ничто не может жить в изоляции, существует страдание. Этот поиск красоты и бесконечные разговоры об искусстве – это почитаемые и высоко расцененные виды бегства от жизни, которая в вас самих.
«Но ведь музыка – это не бегство».
Бегство, когда она заменяет понимание себя. Без понимания себя всякая деятельность приводит к замешательству и боли. Чувствительность есть только тогда, когда есть свобода, приходящая с пониманием, с пониманием движений «я», движений мысли.
Объединение
Крохотные щенки были пухлыми и чистыми и игрались на теплом песке. Их было шестеро, все белого цвета с легким коричневым оттенком. Мамаша лежала в тени немного поодаль от них. Она была худой и истощенной, и настолько паршивой, что на ней почти не было шерсти. На ее теле виднелось несколько ран, но она виляла своим хвостом и так гордилась этими круглыми щенками. Она, вероятно, не проживет больше, чем месяц или около этого. Она была одной из тех собак, которые бродят, собирая, что попало, по грязным улицам или около бедной деревни, вечно голодные и вечно на ногах. Люди бросали в нее камни, отгоняли ее от своих дверей, и их нужно бы сторониться.
Но здесь, в тени, воспоминания о вчерашнем дне были далеко, а она была истощена, кроме того, щенков избаловали и разговаривали с ними. Это было послеобеденное время, ветер, дувший с широкой реки, был свеж и обдавал прохладой, и в то мгновение возникло блаженство. Где она добудет еду в следующий раз, было второстепенным вопросом, ну зачем сейчас волноваться?
Мимо деревни, вдоль набережной за зелеными полями, на пыльной и шумной дороге стоял дом, в котором ожидали люди, чтобы обсудить кое-что. Они были разных типов: задумчивые и бодрые, ленивые и любители поспорить, сообразительные и те, кто жил согласно определениям и умозаключениям. Задумчивые были терпеливыми, а сообразительные был резки с теми, кто отставал, но медлительным приходилось успевать за быстрыми. Понимание приходит в виде вспышек, и необходимы интервалы молчания для того, чтобы возникали эти вспышки. Но быстрые слишком нетерпеливы, чтобы оставить место для этих вспышек. Понимание не является устным, также нет такого понятия как понимание разумом. Понимание разумом происходит только на словесном уровне, так что это вовсе не понимание. Понимание не приходит как результат мысли, поскольку мысль в конце концов оформлена в слова. Без памяти не существует мысли, а память – это слово, символ, механизм создания изображения. На этом уровне никакого понимания нет. Понимание вмещается в пространство между двумя словами, в тот промежуток, до того, как слово сформирует мысль. Понимание не дано ни сообразительным, ни медлительным, а лишь тем, кто осознает это неизмеримое пространство.
«Что такое распад? Мы наблюдаем в мире быстрый распад человеческих взаимоотношений, но еще больший в нас самих. Как этот развал на части можно остановить? Как мы можем объединиться?»
Объединение возникает, если мы внимательны к путям распада. Объединение находится не на одном или двух уровнях нашего существования, это воссоединение целого. Прежде, чем сделать это, мы должны узнать то, что же мы подразумеваем под распадом, не так ли? Действительно ли конфликт – это признак распада? Мы ищем не определение, а значение за пределами слова.
«Разве борьба не является неизбежной? Все существование – это борьба, без борьбы наступит упадок. Если я бы не боролся за цель, я бы деградировал. Бороться столь же необходимо, как дышать».
Категорическое утверждение останавливает все исследование. Мы пытаемся узнать, какиое факторы приводят к распаду, и, возможно, противоречие и борьба являются одними из них. Что мы подразумеваем под конфликтом и борьбой?
«Соревнование, стремление, приложение усилия, волю к достижению, недовольство и так далее».
Борьба происходит не только на одном уровне существования, но на всех уровнях. Процесс становления кем-то – это борьба и конфликт, не так ли? Клерк, становящийся управляющим, священник, становящийся епископом, ученик, становящийся мастером, – это все психологическое становление, что является усилием, конфликтом.
«Можем ли мы обойтись без этого процесса становления? Разве это не необходимость? Как можно освободиться от конфликта? Разве за этой попыткой не скрывается страх?»
Мы пробуем выяснить, пережить, не просто на словесном уровне, а глубоко, что же приводит к распаду, а не как освободиться от конфликта или что стоит за ним. Проживание и становление – это два различных состояния, не так ли? Существование может влечь за собой усилие, но мы рассматриваем процесс становления, психологическое убеждение быть лучше, стать кем-то, стремление заменить то, что есть, на его противоположность. Это психологическое становление может быть фактором, который превращает каждодневное проживание в болезненный, соревновательный, глобальный конфликт. Что мы подразумеваем под становлением? Психологическое становление священника, который хочет быть епископом, ученика, который хочет быть мастером, и так далее. В этом процессе становления присутствует усилие, положительное или отрицательное, это стремление заменить то, что есть, на что-то другое, разве не так? Я есть это, но я хочу стать тем, и это становление – это серия конфликтов. Когда я стал тем, есть еще другое то, и так продолжается бесконечно. Процесс этого, становящегося тем, не имеет конца, и поэтому конфликт не имеет конца. Теперь, почему я хочу стать кем-то, отличным от того, что я есть?
«Из-за окружающих нас условий, из-за социальных влияний, из-за наших идеалов. Мы не можем без этого, это наша природа».
Просто сказать, что мы не можем без этого, означает положить конец обсуждению. Только ленивый ум порождает это утверждение и просто смиряется со страданиями, что является глупостью. Почему мы столь зависимы от условий? Кто ставит нас в условия? Так как мы подчиняемся тому, чтобы быть зависимыми от условий, мы сами создаем эти условия. Разве это идеал заставляет нас изо всех сил пытаться стать тем, когда мы являемся этим? Действительно ли это цель или утопия приводит к конфликту? Действительно ли мы бы деградировали, если бы не боролись за результат?
«Конечно. Мы бы застаивались, постепенно бы ухудшались. Легко провалиться в ад, но трудно подняться на небеса».
Снова мы имеем идеи и мнения о том, что случилось бы, но мы напрямую не переживаем происходящее. Идеи предотвращают понимание, также как и умозаключения и объяснения. Не идеи и идеалы ли заставляют нас изо всех сил пытаться достигать, становиться? Я есть это, и не заставляет ли идеал меня изо всех сил пытаться стать тем? Является ли идеал причиной конфликта? Действительно ли идеал совершенно отличается от того, что есть? Если он полностью отличается, если он не имеет никакого отношения к тому, что есть, тогда то, что есть, не может стать идеалом. Чтобы было возможно стать, необходимы взаимоотношения между тем, что есть, и идеалом, целью. Вы говорите, что идеал дает нам стимул, чтобы бороться, так что давайте узнаем, как возникает идеал. Не является ли идеал проекцией ума?
«Я хочу походить на вас. Разве это проекция?»
Конечно, да. У ума есть идея, возможно, приятная, и он хочет походить на эту идею, которая является проецированием вашего желания. Вы есть это, что вам не нравится, и вы хотите стать тем, что вам нравится. Идеал – это собственная проекция, ее противоположность – это расширение того, что есть, это вообще не противоположность, а продолжение того, что есть, возможно, несколько измененное. Проецирование своевольно, а конфликт – это стремление к проецированию. То, что есть, проецирует себя как идеал и стремится к нему, и это стремление называют становлением. Конфликт между противоположностями считают необходимым и важным. Этот конфликт состоит в том, что то, что есть, старается стать тем, чем оно не является, и чем оно не является – это идеал, собственная проекция. Вы изо всех сил пытаетесь стать чем-то, а это что-то является частью самих вас. Идеал – это ваше собственное проецирование. Понимаете, как ум сыграл с собой шутку. Вы боретесь за слова, преследуете ваше собственное проецирование, вашу собственную тень. Вы жестоки, и вы изо всех сил пытаетесь стать нежестоким, идеалом. Но идеал – это проекция того, что есть, только под другим названием. Эту борьбу считают необходимой, духовной, эволюционной и так далее. Но она полностью в пределах клетки ума и только ведет к иллюзии.
Когда вы осознаете эту уловку, которую вы расставили сами для себя, тогда ложное осознается как ложное. Стремление к иллюзии – это фактор распада. Любой конфликт, любое становление – это распад. Когда есть понимание этой уловки, которую ум расставил для себя, только тогда проявляется то, что есть. Когда ум лишается любого становления, любых идеалов, любого сравнения и осуждения, когда его собственная структура разрушится, тогда то, что есть, претерпело полное преобразование. Пока есть обозначение того, что есть, существуют взаимоотношения между умом и тем, что есть. Но когда этот механизм обозначения, являющийся памятью, самой структурой ума, отсутствует, тогда отсутствует то, что есть. Лишь только в этом преобразовании возникает объединение.
Объединение – не волевой поступок, это не процесс становления объединенным. Когда нет распада, когда нет противоречия, нет стремления стать, только возможно существование целого, полного.
Страх и бегство
Мы настойчиво поднимались, но без какого-либо ощутимого продвижения вперед. Внизу было широкое море облаков, белых и ослепительных, волна за волной, насколько было видно глазу. Они выглядели такими удивительно твердыми и манящими. Иногда, когда мы поднимались выше к более широкому обзору, в этой блестящей пене появились разрывы, и далеко внизу было видно зеленую землю. Над нами было ясное синее зимнее небо, нежное и безмерное. Массивная цепь заснеженных гор простиралась с севера на юг, искрясь на светящемся солнце. Эти горы достигали в высоте более чем четырнадцати тысяч футов, но мы поднялись над ними и все еще взбирались. Они были знакомой цепью вершин, и они казались такими близкими и безмятежными. Более высокие пики располагались на севере, и мы рискнули отправиться на юг, достигнув требуемой высоты двадцати тысяч футов.
Пассажир на соседнем месте был очень болтлив. Ему были незнакомы эти горы, и он подремал, пока мы поднялись. Но теперь он проснулся и желал пообщаться. На первый взгляд показалось, что он выехал по какому-то делу. Казалось, что у него было много интересов, и он говорил со значительной осведомленностью о них. Море было теперь под нами, темное и далекое, оно было усыпано судами. Грохота от крыльев не было, и мы проезжали вдоль побережья мимо одного освещенного города за другим. Он рассказывал, как трудно это было не иметь страха не только из-за катастрофы, но из-за всех несчастных случаев в жизни. Он был женат и имел детей, и страх был всегда не будущего в одиночестве, а вообще всего. Это был страх, который не имел никакого специфического объекта, и хотя он был успешен, этот страх делал его жизнь утомительной и болезненной. Он всегда был довольно опаслив, но теперь это стало чрезвычайно навязчивым, и у его снов появился пугающий характер. Его жена знала о его страхах, но она не осознавала о серьезности их.
Страх может существовать только относительно чего-то. Как абстракция, страх – это всего лишь слово, а слово – это не реальный страх. Вы знаете определенно, чего вы боитесь?
«Я никогда не был способен точно указать на это, и мои сны также очень неопределенны. Но страх пронизывает их всех. Я поговорил с друзьями и докторами об этом, но они или смеялись над этим, или не очень-то помогли. Это всегда ускользало от меня, а я хочу освободиться от этих ужасов».
Вы действительно хотите быть свободным или это только фраза?
«Я могу казаться небрежным, но я бы отдал многое, чтобы избавиться от этого страха. Я не особенно набожный человек, и это достаточно удивительно, но я молился, чтобы он оставил меня. Когда я увлечен своей работой или игрой, он часто отсутствует. Но как какой-то монстр он вечно выжидает, и вскоре мы снова попутчики».
Сейчас у вас есть этот страх? Вы осознаете сейчас, что он где-то поблизости? Этот страх осознанный или скрытый?
«Я могу ощущать его, но я не знаю, сознательный ли он или бессознательный».
Вы ощущаете его как что-то далекое или близкое, не в смысле пространства или расстояния, а в смысле чувства?
«Когда я осознаю его, он кажется совсем близким. Но что же делать с ним?»
Страх может возникнуть только по отношению к чему-то. Это может быть ваша семья, ваша работа, ваше беспокойство о будущем или смерти. Вы боитесь смерти?
«Не особенно, хотя я хотел бы умереть быстро, а не долго и мучительно. Я не думаю, что из-за моей семьи или из-за моей работы у меня возникает это беспокойство».
Тогда это должно быть кое-что глубже, чем внешние взаимоотношения, что вызывает эти страхи. Можно указать вам на них, но если вы сможете сами обнаружить их ради себя самого, это будет иметь намного большее значение. Почему вы не боитесь внешних взаимоотношений?
«Моя жена и я любим друг друга, она бы и не подумала посмотреть на другого мужчину, и меня не привлекают другие женщины. Мы дополняем друг друга. Дети – хлопоты, и, что можно сделать, делается. Но со всем этим экономическим беспорядком в мире нельзя обеспечить их финансовую безопасность, и им придется приложить все усилия, на которые они способны. Моя работа совершенно безопасна, но есть естественное опасение, что что-нибудь случится с моей женой».
Итак, вы уверены в ваших внутренних взаимоотношениях. Почему вы настолько уверены?
«Не знаю, но я уверен. Необходимо принимать некоторые вещи как должное, не так ли?»
Это не причина. Вникнем в это? Что делает вас таким уверенным в ваших близких отношениях? Когда вы говорите, что вы и ваша жена дополняете друг друга, что вы имеете в виду?
«Мы находим счастье в друг друге: дружеские отношения, понимание, ну, и остальное. В более глубоком смысле, мы зависим друг от друга. Это был бы огромный удар, если что-нибудь случилось бы с ней или со мной. В этом смысле мы зависимы».
Что вы подразумеваете под «зависимы»? Вы имеете в виду, что без нее вы были бы потеряны, вы бы чувствовали себя совершенно одиноким, это так? Она чувствовала бы то же самое, так что вы взаимно зависимы.
«Но что в этом плохого?»
Мы не осуждаем или судим, а только исследуем. Вы уверены, что вы хотите войти во все это? Вы совсем уверены? Хорошо, тогда давайте продолжим.
Без вашей жены вы были бы одиноким, вы были бы потеряны в самом глубоком смысле слова, так что она необходима вам, не так ли? Вы зависите от нее из-за вашего счастья, и эту зависимость называют любовью. Вы боитесь быть один. Она должна всегда быть здесь, чтобы прикрывать факт вашего одиночества, как вы прикрываете ее одиночество. Но факт все еще остается, не так ли? Мы используем друг друга, чтобы прикрыть это одиночество, мы убегаем от него такими многочисленными способами, такими различными формами взаимоотношений, и каждое такое взаимоотношение становится зависимостью. Я слушаю радио, потому что музыка делает меня счастливым, она уводит меня от самого себя, книги и знание – это также очень удобное бегство от самого себя. И от всех этих явлений мы зависим.
«Почему мне не следует убегать от самого себя? Мне нечем гордиться, а в солидарности с моей женой, которая намного лучше меня, я отдаляюсь от самого себя».
Конечно, подавляющее большинство убегает от себя. Но, убегая от себя самого, вы становитесь зависимы. Зависимость становится более сильным, более важным соизмеримо с страхом того, что есть. Жена, книга, радио становятся совершенно необходимы. Эти бегства становятся наиболее важными, самой большой ценностью. Я использую мою жену как средство бегства от самого себя, и таким образом я привязан к ней. Я должен обладать ею, я не должен потерять ее, и ей нравится, чтобы ею владели, поскольку она также использует меня. Существует общая потребность убежать, и мы взаимно используем друг друга. Это использование называют любовью. Вам не нравится то, чем вы являетесь, и поэтому вы убегаете от себя самого, от того, что есть.
«Это довольно-таки понятно. Что-то в этом есть, это имеет смысл. Но мы убегаем? От чего мы убегаем?»
От вашего собственного одиночества, вашей собственной пустоты, от того, что вы есть. Если вы убегаете, не видя то, что есть, очевидно, вы не может понять это. Поэтому сначала вы должны прекратить убегать и избегать, и только тогда вы сможете наблюдать себя, какой вы есть. Но вам не удастся наблюдать то, что есть, если вы всегда критикуете это, если вам оно нравится или не нравится. Вы называете это одиночеством и убегаете от этого, и сам побег от того, что есть, – это страх. Вы боитесь этого одиночества, этой пустоты, а зависимость – это его прикрытие. Поэтому страх является постоянным. Он будет постоянно, пока вы убегаете от того, что есть. Быть полностью отождествленным с чем-то, с человеком или идеей, – это не гарантия окончательного спасения, поскольку этот страх всегда на заднем плане. Он проникает через сны, когда возникает перерыв в отождествлении, а в отождествлении всегда есть перерыв, иначе мы были бы неуравновешенными.
«Тогда мой страх возникает из-за моей собственной пустоты, моей недостаточности. Я это очень хорошо понимаю, и это истина, но что же мне делать с этим?»
Вы ничего не можете сделать с этим. Независимо от того, что вы делаете, – это деятельность ради бегства. Это самое важное для осознания. Тогда вы поймете, что вы не отличаетесь и неотделимы от той пустоты. Вы и есть эта недостаточность. Наблюдающий – это наблюдаемая пустота. Тогда, если вы продвинетесь далее, это больше нельзя назвать одиночеством, определение этого прекратилось. Если вы продвинетесь еще дальше, что довольно-таки трудно, явления, известного как одиночество, не существует. Есть полное прекращение одиночества и пустоты, мыслителя как мысли. Единственно только это кладет конец страху.
«Тогда, что является любовью?»
Любовь – это не отождествление, это не мысль о любимом. Вы не думаете о любви, когда она рядом. Вы думаете о ней только, когда она отсутствует, когда между вами и объектом вашей любви есть расстояние. Когда существует непосредственное единение, нет мысли, нет образа, нет возрождения памяти. Именно когда возникают перерывы в единении, на любом уровне, начинается процесс мысли, воображения. Любовь не исходит от ума. Ум создает дым из зависти, привязки, тоски, воспоминаний прошлого, желания завтра, горя и беспокойства. И это эффективно тушит огонь. Когда нет дыма, есть огонь. Эти двое не могут существовать вместе. Мысль о том, что они существуют вместе, – это просто несбыточное желание. Желание – это проекция мысли, а мысль – это не любовь.
Эксплуатация и деятельность
Это было рано утром, и веселые птицы создавали ужасную шумиху. Солнце едва касалось вершин деревьев, и в глубокой тени еще не проникало никаких лучей света. Змея, должно быть, недавно пересекла лужайку, так как образовалась длинная, узкая полоса без росы. Небо еще не потеряло его насыщенность, и собирались большие белые облака. Внезапно шум птиц приостановился, а затем крики усилились с ворчанием и недовольством, поскольку пришел кот и улегся под кустарником. Большой ястреб поймал черно-белую птицу, и рвал ее на части своим острым изогнутым клювом. Он держал свою добычу с нетерпеливой свирепостью и стал угрожающе недовольным оттого, что прилетели пара или тройка ворон. Глаза ястреба были желтыми, с узкими черными полосками зрачков, и они наблюдали за воронами и нами, не мигая.
«Почему я не должен быть эксплуатируемым? Я не возражаю, чтобы меня использовали ради цели, которая имеет большое значение, и я хочу полностью слиться с ней. То, что делают со мной, имеет небольшое значение. Понимаете, я не очень-то значим, я не могу сделать многое в этом мире, и поэтому я помогаю тем, кто может. У меня проблема личной привязанности, что отвлекает меня от работы. Именно эту привязанность я хочу понять».
Но почему вас должны эксплуатировать? Действительно ли вы не столь же важны как личность или группа, которая эксплуатирует вас?
«Я не возражаю, чтобы меня эксплуатировали ради цели, которая, как я считаю, имеет большую красоту и ценность в мире. Те, с кем я работаю, – это духовные люди с высокими идеалами, и они знают лучше, чем я, то, что нужно сделать».
Почему вы думаете, что они более способны творить добро, чем вы? Откуда вы знаете, что они «духовны», выражаясь вашими же собственными словами, и у них более широкое видение? В конце концов, когда вы предложили ваши услуги, вы, наверное, обдумали этот шаг, или вы были вовлечены, эмоционально возбуждены, и поэтому отдали себя работе?
«Это прекрасная цель, и я предложил свои услуги, потому что я почувствовал, что я должен помочь этому».
Вы походите на тех мужчин, которые идут в армию, чтобы убить или быть убитым ради благородной цели. Они знают, что они делают? Вы знаете, что вы делаете? Откуда вы знаете, что цель, ради которой вы служите, «духовна»?
«Конечно, вы правы, я находился в армии в течение четырех лет во время последней войны. Я пошел туда, подобно многим другим мужчинам, из чувства патриотизма. Я не думаю, что я раздумывал тогда о значении убийства. Просто это было нужно, и мы пошли туда. Но люди, которым я сейчас помогаю, духовны».
Вы знаете, что означает быть духовным? С одной стороны, чтобы быть честолюбивым очевидно не означает быть духовным, а разве они не честолюбивы?
«Я боюсь, что да. Я никогда не задумывался об этом, я только хотел помочь чему-то прекрасному».
Разве это прекрасно быть честолюбивым и прикрывать это большим количеством звучных слов о мастерах, гуманности, искусстве, братстве? Разве духовно быть обремененным эгоцентричностью, которая распространяется, чтобы включить в себя соседа и человека по ту сторону океана? Вы помогаете тем, кто, как предполагается, является духовным, не зная, для чего все это, и хотите, чтобы вас эксплуатировали.
«Да, это весьма поспешно, не так ли? Я не хочу, чтобы меня тревожили по поводу того, что я делаю, и все же у меня есть проблема, а то, что вы говорите, еще более тревожащее».
Разве вас не необходимо потревожить? В конце концов, только, когда мы потревожены, пробуждены, мы начинаем наблюдать и узнавать. Нас эксплуатируют из-за нашей собственной глупости, которую умные люди используют во имя страны, бога, какой-то идеологии. Как глупость может творить добро в этом мире даже при том, что лицемеры используют ее? Когда хитрецы используют глупость, они также глупы, поскольку они тоже не знают, куда их действия приведут. Действие глупцов, тех, кто не осознает пути их собственной мысли, неизбежно приводит к противоречию, беспорядку и страданию.
Ваша проблема может не обязательно являться отвлечением внимания. Но так как она есть, откуда она взялась?
«Она мешает моей усердной работе».
Ваше преданность не является полной, так как у вас есть проблема, которую вы считаете отвлечением. Ваша преданность может быть бездумным действием, а проблема может быть признаком, предупреждением о том, что не следует загружаться вашей нынешней деятельностью.
«Но мне нравится то, что я делаю».
И в этом-то и может быть вся неприятность. Мы хотим забыться в каком-то виде деятельности, чем больше удовлетворяет та деятельность, тем больше мы цепляемся за нее. Желание быть поощренным делает нас глупыми, а поощрение на всех уровнях одинаковое, не существует более высокого или более низкого поощрения. Хотя мы можем сознательно или подсознательно маскировать наше удовлетворение с помощью благородных слов, само желание быть удовлетворенным делает нас тупыми, нечувствительными. Мы получаем удовлетворение и спокойствие, психологическую безопасность через некоторую деятельность. И получая это или воображая, что мы получили это, мы не желаем быть потревоженными. Но волнение есть всегда, иначе мы были бы мертвы, или бы все-таки поняли целостный механизм конфликта и борьбы. Большинство из нас хочет быть мертвым, быть нечувствительным, поскольку жизнь приносит боль. И против той боли мы строим стены сопротивления, стены обусловленности. Эти кажущиеся защитными стены только разводят дальнейший конфликт и страдание. Неужели важно не понять проблему, а найти выход из нее? Ваша проблема, возможно, – это реальность, а ваша работа, возможно, – это бегство, не имеющее особого значения.
«Это все очень тревожит, и я должен буду хорошенько подумать об этом».
Под деревьями становилось теплее, и мы ушли. Но каким образом поверхностный ум может творить добро? Разве творение «добра» – это не признак поверхностного мышления? Разве ум, как бы он ни был хитер, изощрен, обучен, не остается всегда поверхностным? Поверхностный ум никогда не сможет стать непостижимым, само становление – это поверхностный путь. Становление – это преследование собственной проекции. Проекция может быть в словесном выражении наивысшего значения, она может быть распространенным виденьем, схемой или планом. Все же это – это вечное дитя мелочности. Делайте, что хотите, поверхностное никогда не станет глубоким, любое действие с его стороны, любое движение ума на любом уровне все еще исходит от поверхностного. Поверхностному уму очень трудно понять, что его действия тщетны, бесполезны. Именно поверхностный ум является активным, и эта сама его деятельность удерживает его в том состоянии. Его деятельность – это создание его собственных условий. Создание условий, сознательное или скрытое, является желанием освобождения от конфликта, от борьбы, и это желание сооружает стены от движения жизни, от неизвестных ветров. И за этими стенами умозаключений, верований, объяснений, идеологий застаивается ум. Только поверхностное застаивается и умирает.
Само желание найти убежище через создание условий порождает еще большую борьбу и больше проблем, поскольку создание условий является отделяющим, а отделенное, изолированное не может жить. Отделенное, соединяясь с другим отделенным, не становится целым. Отделенные – это всегда изолированные, хотя они могут скопиться и собраться, расшириться, включить в себя и быть солидарными. Создание условий является разрушительным, разлагающим. Но поверхностный ум не может понять суть этого, поскольку он занимается деятельностью в поисках сути. Сама эта деятельность препятствует постижению сути. Истина – это действие, не деятельность поверхностного, ищущего, честолюбивого. Истина – это добро, прекрасное, а не деятельность танцующего, планирующего, играющего словами. Именно истина освобождает поверхностное, а не его схема, как освободиться. Поверхностное, ум никогда не смогут сделать себя свободным, они могут двигаться только от одного создания условий к другому, думая, что другое более свободно. Более свободно – это не свободно никогда, это обусловлено, это расширение меньшего. Движение становления, человека, который хочет стать Буддой или менеджером, является деятельностью поверхностного. Поверхностные вечно боятся того, чем они являются, но то, чем они являются, – это истина. Истина скрывается в тихом наблюдении за тем, что есть, и именно истина преобразовывает то, что есть.
Ученые или мудрые?
Дожди смыли пыль и жару многих месяцев, и листва блестела чистотой, и уже начинали показываться новые листочки. На протяжении всей ночи лягушки заполняли воздух своим звучным кваканьем, бывало, они отдохнут, а потом начнут снова. Река быстро текла, а в воздухе была мягкость. Дожди ни в какую не хотели заканчиваться. Собирались черные тучи, и солнце спряталось. Земля, деревья и вся природа, казалось, ждали следующего очищения. Дорога была темно-коричневого цвета, а в лужах играли дети. Они делали пироги из грязи или строили замки и дома, окружая их стенами. После месяцев высокой температуры в воздухе царила радость, и зеленая трава начинала покрывать землю. Все обновляло себя.
Такое возобновление – это невинность.
Человек считал себя очень много знающим, и для него знание было самой сущностью жизни. Жизнь без знания была хуже смерти. Его знания не были об одном или двух явлениях, но охватывали очень много жизненных сфер. Он мог с уверенностью говорить об атоме и коммунизме, об астрономии и ежегодном падении воды в реке, о диете и перенаселенности. Он удивительно гордился своими знаниями и, подобно эрудированному шоумену, он выдавливал их из себя для того, чтобы впечатлить. Это заставляло других молчать и уважать его. Как пугаемся мы знаний, какое испуганное уважение мы проявляем к знающему! Его английский был порой довольно труден для понимания. Он никогда не был за пределами своей собственной страны, но у него было много книг из других стран. Он пристрастен к знаниям, как другой был бы пристрастен к выпивке или любой другой потребности.
«Что является мудростью, если это – не знание? Почему вы говорите, что нужно скрывать все знания? Разве знание не является необходимостью? Без знания где бы мы были? Мы все еще были бы как первобытные люди, не зная ничего об удивительном мире, в котором мы живем. Без знания было бы невозможно существование на любом уровне. Почему вы так настойчиво заявляете, что знания – это препятствие к пониманию?»
Знания создают условия. Знания не дают свободу. Можно знать, как построить самолет, и улететь на другой конец земного шара за несколько часов, но это не свобода. Знание – не творческий фактор, поскольку знание имеет продолжение, а то, что имеет продолжение, никогда не сможет привести к неявному, непредсказуемому, неизвестному. Знание – это помеха для открытого, неизвестного. Неизвестное никогда не сможет быть облачено в известное, известное всегда двигается к прошлому. Прошлое вечно затеняет настоящее, неизведанное. Без свободы, без открытого ума не может быть никакого понимания. Понимание не приходит со знанием. В промежутках между словами, между мыслями, возникает понимание. Этот промежуток – молчание, не нарушенное знаниями, он открыт, непредсказуем, неясен.
«Разве знание не полезно и необходимо? Без знаний как можно совершать открытия?»
Открытие происходит не когда ум переполнен знаниями, а когда знания отсутствуют. Только тогда есть спокойствие и открытое пространство, и в этом состоянии возникает понимание или открытие. Знание, несомненно, приносит пользу на определенном уровне, но на другом уровне оно однозначно вредно. Когда знание используется как средство самовозвеличивания, чтобы раздуть себя, тогда оно вредно, порождая разделение и вражду. Самовозвеличивание – это распад, во имя бога ли, государства или идеологии. Знание на определенном уровне, хотя оно и ставит в условия, является необходимым, например, язык, техника и тому подобное. Такое создание условий – это гарантия, основа для проживания на внешнем уровне. Но когда это создание условий используется в психологическом отношении, когда знание становится средством психологического комфорта, удовлетворения, тогда оно неизбежно порождает конфликт и беспорядок. Кроме этого, что мы подразумеваем под знанием? Что вы знаете по-настоящему?
«Я знаю об очень многих вещах».
Вы имеете в виду, что у вас много информации, данных о многих явлениях. Вы собрали определенные факты и что потом? Разве информация о разрушениях войн предотвращает войны? Уверен, у вас имеется множество данных о последствиях вспышек гнева и насилия внутри нас самих и в обществе. Но положила ли эта информация конец ненависти и антагонизму?
«Знание о последствиях войны не может непосредственно положить конец войнам, но оно в конечном счете принесет мир. Люди должны быть образованы, им нужно показать последствия войны и конфликта».
Люди – это вы сами и кто-то еще. У вас имеется эта объемная информация, и вы от этого менее честолюбивы, менее жестоки, менее эгоцентричны? Из-за того, что вы изучили революции, историю неравенства, вы свободны от ощущения собственного превосходства, придания себе важности? Из-за того, что у вас имеются достаточные знания о всемирных бедствиях и катастрофах, вы любите? Кроме того, о чем же мы знаем, какие знания у нас имеются?
«Знание – это опыт, накопленный с веками. С одной стороны, это традиция, а, с другой, это инстинкт, и сознательный и подсознательный. Тайные воспоминания и опыт или передаваемые из поколения в поколение, или приобретенные действуют как руководящий принцип и формируют наше действие. Эти воспоминания, как расовые, так и индивидуальные, являются необходимыми, потому что они помогают и защищают человека. Вы бы стали избавляться от таких знаний?»
Действие, сформированное и управляемое страхом, вообще не действие. Действие, которое является продуктом расовых предубеждений, страхов, надежд, иллюзий, зависит от условий, а любая зависимость от условий, как мы сказали, только порождает дальнейший конфликт и горе. Вы зависимы от условий, как брамин в соответствии с традицией, которая соблюдалась в течение многих столетий, и вы реагируете на стимулы, на социальные изменения и конфликты, как брамин. Вы реагируете согласно созданным вокруг вас условиям, согласно вашему прошлому опыту, знанию, таким образом, новый опыт только создает дальнейшие условия. Переживание в соответствии с верой, в соответствии с идеологией является просто продолжением этой веры и увековечиванием идеи. Такое переживание только усиливает веру. Идея является отделяющей, а ваше переживание в соответствии с верой, образцом, делает вас еще больше отделенным. Опыт как знание, как психологическое накопление только создает условия, и тогда опыт – это еще один способ самовозвеличивания. Знание как опыт на психологическом уровне – это препятствие для понимания.
«Разве мы переживаем в соответствии с нашей верой?»
А разве это очевидно? Вас вынуждают условия определенного общества (которым являетесь вы сами на ином уровне) верить в бога, в социальные разделения, а другого условия вынуждают считать, что никакого бога нет, следовать совершенно иной идеологии. Вы оба переживаете в соответствии с вашими верованиями, но такое переживание – это помеха для неизвестного. Опыт, знание, которые исходят от памяти, являются полезными на некоторых уровнях, но опыт как средство укрепления психологического «я», эго только приведет к иллюзии и горю. А что мы можем познать, если ум заполнен опытами, воспоминаниями, знаниями? Может ли возникнуть переживание, если мы знаем? Разве известное не мешает переживанию? Вы можете знать название того цветка, но таким образом вы переживете цветок? Сначала возникает переживание, а обозначение только усиливает опыт. Обозначение мешает дальнейшему переживанию. Разве для возникновения состояния переживания не нужно ли освободиться от, обозначений, ассоциаций, от процесса воспоминания?
Знание носит поверхностный характер, а может ли поверхностное привести к глубокому? Может ли ум, который является результатом известного, прошлого, когда-либо выйти за пределы и подняться над его собственными проекциями? Чтобы делать открытия, необходимо прекратить проецировать. Без своих проекций ум ничто. Знания, прошлое могут проецировать только то, которое является известным. Инструмент известного никогда не сможет быть исследователем. Для открытия необходимо прекратить известное, необходимо остановить опыт для переживания. Знание – это помеха для понимания.
«Что же от нас останется, убери от нас знания, опыт, память? Тогда мы ничто».
А теперь вы что-то большее, чем это? Когда вы говорите «без знания мы ничто», вы просто делаете словесное утверждение, не переживая то состояние, не так ли? Когда вы делаете это заявление, есть ощущение страха, страха быть обнаженным. Без этих придатков вы ничто, что и есть истина. А почему не быть этим? К чему все эти претензии и тщеславие? Мы одели это небытие в фантазии, в надежды, в различные утешающие идеи, но под этим одеянием мы ничто, не как какая-то философская абстракция, но реально ничто. Переживание этого небытия есть начало мудрости.
Как стыдно нам, когда приходится говорить, что мы не знаем! Мы прикрываем факт незнания словами и информацией. Реально же, вы не знаете вашу жену, вашего соседа, но откуда вам это знать, когда вы не знаете себя? У вас много информации, умозаключений, объяснений о вас самих, но вы не осознаете то, что есть, неявное. Объяснения, умозаключения, названные знанием, препятствуют пониманию того, что есть. Без наивности как может быть мудрость? Не умерев по отношению к прошлому, как может возникнуть возобновление наивности? Умирание происходит от мгновения до мгновения, умереть означает не накопить. Переживающий должен умереть по отношению к опыту. Без опыта, без знания нет переживающего. Знать означает быть несведущим, не знать – это начало мудрости.
Спокойствие и воля
На длинном извивающемся пляже почти никого не было. Несколько рыбаков возвращались к своей деревне среди высоких пальм. Пока они шли, они делали нить, катая хлопок на своих голых бедрах и наматывая его на катушки. Это была очень надежная и крепкая нить. Некоторые из них шли с непринужденностью и изяществом, а другие волокли свои ноги. Они плохо питались, были худыми и очень загорелыми из-за солнца. Мальчик прошел мимо длинными бодрыми шагами, напевая, а море приближалось, накатываясь волнами. Сильного ветра не было, но море было тяжелым, с раскатистыми волнами. Луна, почти полная, только поднималась из сине-зеленой воды, и огромные пенные волны были белыми на фоне желтых песков.
Как удивительно проста жизнь, и как мы усложняем ее! Жизнь сложна, но мы не знаем, как быть простыми с нею. К сложности нужно подходить просто, иначе мы никогда не поймем ее. Мы знаем слишком много, и именно поэтому жизнь ускользает от нас, а слишком много – это так мало. С этим малым мы встречаем огромное, и как же нам измерить неизмеримое? Наше тщеславие отупляет нас, опыт и знание связывают нас, и воды жизни проходят мимо нас. Петь вместе с тем мальчиком, устало тащиться с теми рыбаками, прясть нить на бедре, быть теми сельскими жителями и той парой в автомобиле, чтобы быть всем этим (не как трюк с идентичностью), необходима любовь. Любовь не сложна, но ум делает ее такой. Мы слишком умные, а движений любви мы не знаем. Мы знаем движения желания и волю желания, но мы не знаем любовь. Любовь – это огонь без дыма. Мы слишком близки с дымом, он заполняет наши головы и сердца, и мы видим неясно. Мы не просты по отношению к красоте огня, мы мучаемся от этого. Мы не живем с огнем, стремительно следуя всюду, куда он может привести. Мы знаем слишком много, что всегда мало, и мы создаем путь к любви. Любовь ускользает от нас, но у нас остается пустая форма. Те, кто знает, что ничего не знает, просты. Они идут далеко, поскольку у них нет бремени знаний.
Он был санньясном, как кто-то сказал. На нем была одежда цвета шафрана, и у него был отрешенный взгляд. Он рассказывал, что отрекся от мира много лет назад и теперь приближался к стадии, когда ни этот мир, ни другой мир не интересовали его. Он много занимался аскетизмом, управлял телом жестко и быстро и имел необычный контроль над своим дыханием и нервной системой. Это придало ему значительное чувство власти, хотя он не стремился к этому.
– Разве эта власть не столь же вредна для понимания, как власть амбиции и тщеславия? Жадность, подобно страху, порождает силу действия. Любое чувство власти, доминирования, придает силу «я», «мой» и «мне». А разве «я» – это не помеха для действительности?
«Нижнее нужно подавлять или заставить соответствовать высшему. Конфликт между различными желаниями ума и тела необходимо утихомирить. В процессе управления наездник вкушает власть, но власть используется, чтобы подняться выше или идти глубже. Власть вредна только, когда используется для себя, а не когда используется, чтобы очистить путь для наивысшего. Воля – это власть, это указание. Когда она используется в личных целях, она разрушительна, но когда используется в нужном направлении, она выгодна. Без воли не может быть действия».
Каждый лидер использует власть как средство для цели, таким же образом поступает обыкновенный человек. Но лидер говорит, что он использует ее на благо всех, в то время как обычный человек только для себя. Задача диктатора, человека у власти, лидера такая же, как и у ведомых. Они подобны, каждая – это расширение другой, и обе являются самоспроецированными. Мы осуждаем одну и хвалим другую, но разве не все цели – это результат чьих-то предубеждений, склонностей, страхов и надежд? Вы применяете волю, усилие, власть, чтобы проложить путь для наивысшего. Это наивысшее вылеплено из желания, которое является волей. Воля создает свою собственную цель и жертвует или подавляет все ради этой цели. Цель – это есть цель, только ее называют наивысшим или государством, или идеологией.
«Можно ли положить конец противоречию без силы воли?»
Без понимания сути конфликта и того, как он возникает, из-за какой ценности, разве это не означает просто подавить или возвысить конфликт, или найти ему замену? Вы можете быть способны подавить болезнь, но она обязана показать себя снова в другой форме. Воля сама по себе – это конфликт, это результат борьбы. Воля – это целеустремленное, целенаправленное желание. Не постигнув механизм желания, просто управлять им – значит допустить дальнейшее сгорание, причинять дальнейшую боль. Контроль – это уклонение. Вы можете контролировать ребенка или проблему, но таким образом вы ничего не поняли опять же. Понимание имеет намного большее значение, чем достижение результата. Акт воли является разрушительным, поскольку действие ради цели замыкает в себе, отделяет, изолирует. Вы не можете заставить замолчать конфликт и желание, поскольку использующий усилия – сам продукт конфликта и желания. Думающий и его мысли – это результат желания, а не понимание желания, что является «я», находящееся на любом уровне, высшем или низшем, ум вечно оказывается в ловушке невежества. Путь к наивысшему не лежит через волю, через желание. Наивысшее может возникнуть только, когда применяющий усилия отсутствует. Именно воля порождает конфликт, желание стать или проделать путь к наивысшему. Когда мышление, которое возникает благодаря желанию, перестает быть, не через усилие, тогда в том спокойствии, которое не есть цель, возникает действительность.
«Но разве простота не является необходимой для той неподвижности?»
Что вы подразумеваете под простотой? Вы подразумеваете отождествление себя с простотой или с тем, что является простым?
«Вы не можете быть просты, не отождествляя себя самого с тем, что является простым, как внешне, так и внутри».
Вы становитесь простым, не так ли? Вы сложны, но вы становитесь простым через отождествление, через отождествление с крестьянином или с одеждой монаха. Я есть это, и я становлюсь тем. Но разве этот процесс становления приводит к простоте или просто к идее простоты? Отождествление с идеей, которую называют простой, это не простота, не так ли? Действительно ли я прост, потому что я продолжаю утверждать, что я прост, или продолжаю отождествлять себя с образцом простоты? Простота находится в понимании того, что есть, а не в попытке заменить то, что есть, на простоту. Вы можете заменить то, что есть, чем-то, чего нет? Может ли жадность, до бога ли, до денег или выпивки когда-либо стать нежадностью? То, с чем мы отождествляем себя, всегда самоспроецированно, будь то наивысшее, государство или семья. Отождествление на любом уровне – это процесс «я».
Простота – это понимание того, что есть, каким бы сложным это ни казалось. То, что есть нетрудно понять, но что предотвращает понимание – это отвлечение внимания с помощью сравнения, осуждения, предубеждения, отрицательного или положительного и так далее. Это они придают сложность. То, что есть, никогда не бывает сложным само по себе, оно всегда просто. Чем вы являетесь, понять просто, но это становится сложным из-за вашего подхода к этому. Так что должно быть понимание целого механизма подхода, который порождает сложность. Если вы не осуждаете ребенка, тогда он то, чем он является, но можно и осудить. Действие осуждения приведет к сложности, действие того, что есть, является простотой.
Ничто не является таким необходимым для спокойствия, как само спокойствие. Оно – это его собственное начало и его собственный конец. Никакие необходимые условия не породят его, поскольку оно просто есть. Никакие средства не смогут когда-либо привести к спокойствию. Средства становятся существенными только, когда спокойствие нужно завоевывать, достигать. Если спокойствие необходимо покупать, то деньги становятся важны. Но деньги и то, что на них покупают, это не спокойствие. Если средства шумные, жестокие или изощренно жадные, то и цель имеет подобную натуру, поскольку цель заложена в средствах. Если начало – это тишина, конец – также тишина. Нет никаких средств для достижения тишины, тишина – это когда нет шума. Шум не оканчивается благодаря дальнейшему усилению шума, дисциплины, строгости или воли. Поймите суть этого, и возникнет тишина.
Амбициозность
Грудной ребенок проплакал всю ночь, и бедная мать делала все возможное, чтобы утешить его. Она пела для него, она ругала его, она забавляла и качала его, но все без толку. У малыша должно быть резались зубки, и это была утомительная ночь для целого семейства. Но теперь заря поднималась над темными деревьями, и наконец ребенок затих. Когда небо становилось все светлее и светлее, стояла особая тишь. Усохшие ветви, стройные и голые, были четкими на фоне неба. Закричал ребенок, залаяла собака, прогрохотал мимо грузовик, и еще один день начался. Теперь мать вышла, неся тщательно укутанного малыша, и пошла по дороге мимо деревни, где она ждала автобуса. Возможно, она везла его к доктору. Она выглядела утомленной и измученной после той бессонной ночи, но ребенок спал крепко.
Вскоре солнце было уже над вершинами деревьев, и роса поблескивала на зеленой траве. Где-то далеко просвистел поезд, а отдаленные горы выглядели прохладными и темными. Большая птица шумно улетела прочь, оттого что мы потревожили ее полудрему. Наше приближение, должно быть, было очень внезапным, поскольку ей не хватило времени, чтобы прикрыть яйца сухими листьями. Их было больше дюжины. Даже притом, что они были не укрыты, их было едва видно. Она так хитро спрятала их и теперь наблюдала с отдаленного дерева. Мы увидели мать с ее выводком несколько дней спустя, а гнездо было пусто.
Вдоль тропинки было темно из-за тени и прохладно. Она вела через влажный лес к далекой вершине холма и через плетень, который был в цветах. За несколько дней до этого шел сильный дождь, и земля была мягкой и податливой. Виднелись поля молодого картофеля, а далеко внизу в долине был город. Это было прекрасное золотистое утро. За холмом дорожка вела назад к дому.
Она была очень умна. Она читала все последние книги, смотрела последние спектакли и была хорошо осведомлена о философии, которая стала последним повальным увлечением. Наверняка она побывала у психолога и, очевидно, прочитала многое по психологии, поскольку она знала специфическую лексику. Она считала обязательным для себя знакомиться со всеми важными людьми и случайно встретила того, кто привел ее сюда. Она говорила легко и выражалась с расстановкой и эффектом. Она была замужем, но не имела детей. И чувствовалось, что все это осталось позади нее, и что теперь она была на ином пути. Наверняка, она была богата, поскольку она была окружена той специфической атмосферой богатства. Она сразу же начала, спрашивая: «Каким образом вы помогаете миру в существующем сейчас кризисе?» Это, должно быть, был один из ее заготовленных вопросов. Она продолжала спрашивать более нетерпеливо о предотвращении войны, о последствиях коммунизма для будущего человечества.
Разве войны, увеличивающиеся бедствия и катастрофы не результат нашей повседневной жизни? Разве не мы, не каждый из нас, ответственен за этот кризис? Будущее находится в настоящем, будущее не будет очень отличаться, если нет понимания настоящего. Но разве вы не считаете, что каждый из нас ответственен за этот конфликт и беспорядок?
«Возможно это так, но к чему приведет это признание ответственности? Какую ценность имеет мое небольшое действие в глобальном разрушительном действии? Каким образом моя мысль повлияет на общечеловеческую глупость? То, что происходит в мире, – это сущая глупость, и мои умственные способности ни коим образом не повлияют на это. Кроме того, подумайте о времени, которое потребовалось бы для того, чтобы индивидуальное действие произвело бы какое-либо влияние на мир».
Разве мир отличается от вас? Разве структура общества не была построена людьми подобно вам и мне? Чтобы вызвать радикальную перемену в структуре, разве вы и я не должны основательно преобразовать нас самих? Как может возникнуть глубокий переворот ценностей, если он не начнется с нас? Чтобы помочь в существующем кризисе, разве нужно искать новую идеологию, новый экономический план? Или нужно начинать понимать конфликт и беспорядок в пределах себя, который в его проецировании является миром? Могут ли новые идеологии породить единство между человеком и человеком? Разве верования не настраивают человека против человека? Разве не лучше отодвинуть наши идеологические барьеры (все барьеровывляются идеологическими) и рассматривать наши проблемы не через призму умозаключений и формул, а напрямую без предубеждения? Мы никогда не находимся в прямых отношениях с нашими проблемами, а всегда через какую-либо веру или формулировку. Мы сможем решить наши проблемы только, когда мы находимся в прямых отношениях с ними. Это не наши проблемы настраивают человека против человека, а наши идеи о них. Проблемы объединяют нас, а идеи разделяют нас.
Если можно спросить, почему вы так явно обеспокоены кризисом?
«Ну, я не знаю. Я вижу так много страданий, так много несчастья, и я чувствую, что что-то нужно с этим делать».
Вы действительно заинтересованы или вы просто амбициозны и жаждете сделать кое-что?
«Когда ставите вопрос таким образом, предполагаю, что я амбициозна, и желаю делать что-то, в чем я буду преуспевать».
Так немногие из нас честны в нашем размышлении. Мы хотим быть успешными, или ради нас самих непосредственно, или ради идеала, веры, с которой мы себя отождествили. Идеал – это наша собственная проекция, это – продукт нашего мышления, и наш ум переживает согласно нами созданным условиям. Ради этих собственных проекций мы и работаем, порабощаемся и умираем. Национализм, подобно поклонению богу, – это только прославление себя. Именно вы сами важны, фактически или идеологически, а не бедствие и страдание. В действительности мы не хотим сделать что-нибудь с кризисом, это просто новая тема для умников, область действия для социально активных и для идеалистов.
Почему же мы амбициозны?
«Если бы мы не были такими, то в мире ничто бы не было сделано. Если бы мы не были амбициозны, мы все еще ездили бы на телегах с лошадьми. Амбиция – это другое название для прогресса. Без прогресса мы бы пришли к упадку, совершенно бы ослабли».
Творя что-то в мире, мы также порождаем войны и несказанные бедствия. Разве амбиция – это прогресс? С этого момента мы не рассматриваем прогресс, но лишь амбицию. Почему мы амбициозны? Почему мы хотим преуспеть, быть кем-то? Почему мы изо всех сил пытаемся превосходить? К чему все эти усилия самоутвердиться напрямую или через идеологию, или государство? А не является ли это самоутверждение главной причиной нашего конфликта и смятения? Мы действительно погибли бы без амбиции? Разве мы бы не выжили физически, не будучи амбициозными?
«Кому захочется выжить без успеха, без признания?»
Разве это желание успеха, одобрения не привносит внешний и внутренний конфликт? Означало ли бы быть свободным от амбиции распад? Разве это застой, когда нет никакого противоречия? Мы можем накачать себя наркотиками, погрузить себя в сон верованиями, доктринами и таким образом не иметь никаких глубоких противоречий. Для большинства из нас любой вид деятельности – это наркотик. Очевидно, что такое состояние – это один из видов распада, разлада. Но когда мы осознаем ложное как ложное, разве это приводит к гибели? Осознать, что это амбициозное стремление в любой форме к счастью ли, к богу или к успеху, это начало противоречия и внутри, и снаружи, конечно, не означает конец всего действия, конец жизни.
Почему мы амбициозны?
«Мне было бы скучно, если бы я не была поглощена стремлением достичь какого-нибудь результата, раньше я была амбициозна ради моего мужа, и я предполагаю, что вы сказали бы, что это было ради меня самой, но через моего мужа. А теперь я амбициозна ради себя, но через идею. Я никогда не думала об амбиции, я просто была амбициозна».
Почему мы умны и амбициозны? Разве амбиция – не побуждение избежать того, что есть? Разве не глупость на самом деле эта сообразительность, что и есть мы? Почему мы так боимся того, что есть? Что проку от бегства, если независимо от этого, что «мы есть» всегда рядом? Возможно, нам удастся убежать, но то, что мы есть, все еще здесь, порождая конфликт и страдание. Почему так боимся нашего одиночества, нашей пустоты? Любая деятельность, далекая от того, что есть, обязана принести горе и антагонизм. Конфликт – это отрицание того, что есть, или бегство от того, что есть. Нет никакого другого конфликта, кроме этого. Наш конфликт становится все более и более сложным и неразрешимым, потому что мы не сталкиваемся лицом к лицу с тем, что есть. В том, что есть, нет никакой сложности, а только во многих видах бегства, которые мы ищем.
Удовлетворение
Небо было заполнено облаками, и день был теплым, хотя ветер играл в листве. Где-то вдалеке послышался гром, и брызги дождя прибивали пыль на дороге. Попугаи дико кружились, визжа и пряча свои маленькие головы, а большой орел сидел на самой верхней ветке дерева, прихорашиваясь и наблюдая за всей игрой, происходящей внизу. Маленькая обезьяна сидела на другой ветке, и оба они наблюдали друг за другом на безопасном расстоянии. Теперь к ним присоединилась ворона. После своего утреннего туалета орел оставался очень спокоен в течение некоторого времени, а затем улетел прочь. Для всех, кроме людей, это был новый день. Ничто не походило на вчерашний день. Деревья и попугаи не были те же самые, трава и кусты имели совершенно иное свойство. Воспоминание о вчерашнем только затемняет сегодняшний день, а сравнение мешает восприятию. Как очаровательны были те красные и желтые цветы! Очарование не имеет времени. Мы несем наши ноши изо дня в день, и дня не проходит без тени многих прошедших дней. Наши дни – это одно непрерывное движение, вчера, смешивающееся с сегодня и завтра, и никогда нет окончания. Мы боимся окончания, но как может быть новое без окончания? Как может быть жизнь без смерти? И как мало мы знаем об обеих! У нас имеются все слова, все объяснения, и они удовлетворяют нас. Слова искажают окончание, а окончание возникает только тогда, когда нет слова. Мы знаем окончание на словах. Но окончание без слов, молчание, которое не имеет слов, мы не знаем никогда. Знать – это воспоминание. Память вечно продолжается, а желание – это нить, связывающая день за днем. Конец желания – это новое. Смерть – это новое, а жизнь как продолжительность – это только память, пустое. С возникновением нового жизнь и смерть – это одно.
Мальчик шел большими шагами, напевая, пока он шел. Он улыбался всем тем, мимо кого он проходил, и казалось, у него было много друзей. Он был плохо одет, с грязной полоской тряпки вокруг головы, но у него было сияющее лицо и блестящие глаза. Своими быстрыми шагами он прошел мимо толстяка, носившего кепку. Толстяк ковылял с головой, опущенной вниз, взволнованный и обеспокоенный. Он не слышал песню, которую мальчик пел, и даже не взглянул на певца. Мальчик шагал вперед через большие ворота. Пройдя мимо прекрасных садов и пересекая мост по реке, он срезал расстояние к морю, где к нему присоединились несколько товарищей, и, как только наступила темнота, они все начали петь вместе. Огни автомобиля освещали их лица, а их глаза были полны неизведанного удовольствия. Сейчас шел сильный дождь, и все промокало.
Он был доктором не только по медицине, а также и по психологии. Худой, тихий и замкнутый, он приехал из-за моря и достаточно долго пробыл в этой стране, чтобы привыкнуть к солнцу и обильным дождям. Во время войны, сказал он, он работал врачом и психологом, и помог настолько, насколько позволяли его способности, но он был неудовлетворен тем, что он отдал. Он хотел дать намного больше, помогать намного глубже. То, что он дал, было так мало, и во всем этом чего-то не хватало.
Мы сидели, не проронив и слова в течение длительного периода, пока он осмысливал гнетущие причины его расстройства. Молчание – странная вещь. Мысль не содействует молчанию, и при этом она не создает его. Молчание не может быть смоделировано, не приходит оно и с волевым действием. Воспоминание о молчании не есть молчание. Молчание было тут в этой комнате с пульсирующей неподвижностью, и его не нарушал разговор. Разговор имел особое значение при том молчании, а молчание служило фоном слова. Молчание придавало выразительность мысли, но мысль не была молчанием. Размышления не было, но молчание было, и молчание проникало, вбирало в себя и придавало выразительность. Размышление никогда не сможет проникать, а в молчании появляется общность.
Доктор рассказывал, что он был неудовлетворен всем: своей работой, своими способностями, всеми идеями, которые он так тщательно взращивал. Он побывал в различных философских школах и был неудовлетворен ими всеми. В течение многих месяцев, с тех пор, как он прибыл сюда, он посещал разных учителей, но уходил еще с большей неудовлетворенностью. Он перепробовал много учений типа «изм», включая цинизм, но неудовлетворенность все еще оставалась.
Именно удовлетворения вы ищете и до сих пор не нашли? Неужели желание удовлетворенности вызывает недовольство? Поиск подразумевает известное. Вы говорите, что вы не удовлетворены, но все же стремитесь к этому. Вы ищете удовлетворение, и вы еще его не нашли. Вы хотите удовлетворения, что означает, что вы не являетесь неудовлетворенным. Если бы вы были действительно не удовлетворены всем, вы бы не искали выход из этого. Неудовлетворенность, которая стремится быть удовлетворенной, скоро находит то, что требуется, в определенных взаимоотношениях с имуществом, с человеком или с какими-либо учениями типа «изм».
«Я прошел через все это, но все же я полностью не удовлетворен».
Вы можете быть не удовлетворены внешними отношениями, но, возможно, вы ищете некоторую психологическую привязку, которая даст полное удовлетворение.
«Я прошел через это тоже, но я все еще не удовлетворен».
Интересно, действительно ли вы не удовлетворены? Если бы вы были совершенно недовольны, с вашей стороны не было бы никакого движения в каком-либо определенном направлении, не так ли? Если вы полностью не удовлетворены тем, что в комнате, вы не ищете комнату побольше с более хорошей мебелью. Все же это желание найти комнату получше является тем, что вы называете неудовлетворенностью. Вы не удовлетворены не всеми комнатами, а лишь этой одной единственной, из которой вы хотите убежать. Ваша неудовлетворенность возникает оттого, что вы не нашли полное удовлетворение. Вы по-настоящему стремитесь к вознаграждению, поэтому вы находитесь постоянно в движении, оценивая, сравнивая, взвешивая, отрицая, и, естественно, вы не удовлетворены. Разве это не так?
«Похоже, что так. Это правда?»
Так что на самом деле вы не являетесь неудовлетворенным. Просто пока вы не были способны найти в чем-нибудь полное и длительное удовлетворение. Именно это вы хотите: полное удовлетворение, некое глубокое внутреннее довольство, которое будет длиться.
«Но я хочу помогать, а это недовольство мешает мне этому полностью отдаться».
Ваша цель состоит в том, чтобы помогать и находить в этом полную удовлетворенность. В действительности вы хотите не помогать, а находить удовлетворение в помощи. Вы ищете удовлетворения в помощи, другой ищет его в неком учении, а третий в неком пристрастии. Вы ищете полностью удовлетворяющий наркотик, который в настоящее время вы называете помощью. В стремлении оборудовать себя для того, чтобы помогать, вы оборудуете себя, чтобы быть полностью удовлетворенными. Что вы действительно хотите, так это длительное самоудовлетворение.
У большинства из нас недовольство находит легкое удовлетворение. Недовольство быстро усыпляют, ему быстро вводят наркотики, заставляют быть тихим и уважаемым. На внешнем уровне вы, возможно, покончили со всеми учениями, но в психологическом отношении, глубоко внутри, вы ищете что-то, за что вы сможете схватиться. Вы говорите, что покончили со всеми личными взаимоотношениями с другими. Возможно, что в личных взаимоотношениях вы не нашли длительное удовлетворение, и поэтому вы ищете взаимоотношения с идеей, которая всегда является самоспроецированной. В поиске взаимоотношений, которые будут полностью удовлетворять, в поиске безопасного убежища, которое выдержит все штормы, разве вы не теряете саму ту вещь, которая приносит довольство? Довольство, возможно, является уродливым словом, но настоящее довольство не подразумевает застой, смирение, успокоение, нечувствительность. Довольство – это понимание того, что есть, а то, что есть, никогда не статично. Ум, который интерпретирует, переводит то, что есть, оказывается в ловушке его собственного предубеждения относительно удовлетворения. Интерпретация – это не понимание.
С пониманием того, что есть, приходит неистощимая любовь, нежность, успокоение. Возможно, именно этого вы ищите, но это нельзя искать и найти. Делайте, что хотите, но вам никогда не найти это. Оно там, где заканчивается весь поиск. Вы можете искать только то, что вы уже знаете, то является большим вознаграждением. Поиск и наблюдение – это два различных процесса, один связывает, а другой приносит понимание. Поиск, имея всегда в поле зрения результат, вечно связывает. Пассивная наблюдательность приносит понимание того, что есть от мгновения до мгновения. В том, что есть от мгновения до мгновения, существует вечное окончание, в поиске же существует продолжение. Поиск никогда не сможет найти новое, только в окончании есть новое. Новое неистощимо. Одна любовь вечно самообновляющаяся.