Духовный лидер
Он сказал, что его гуру был слишком великим человеком, чтобы его описать, и что он был его учеником многие годы. Этот учитель, продолжил он, передавал свое учение с помощью мощных потрясений, через сквернословие, через оскорбления и действия, которые были противоречивы, и он добавил, что множество важных персон были среди его последователей. Сама жесткость техники вынуждала людей думать, она заставляла их сидеть и внимать тому, что считалось важным, потому что большинство людей спало и их нужно было встряхнуть. Этот учитель говорил самые ужасные вещи о боге, и казалось, что и ученики должны были много выпивать, поскольку сам учитель часто во время еды сильно напивался. Учение, однако, было глубоким, когда-то оно было тайным, но теперь стало доступным для всех.
Солнце поздней осени вливалось сквозь окно, и можно было слышать гул оживленной улицы. Отмирающие листья блестели, а воздух был свежий и насыщенный. Как во всех городах, здесь царила атмосфера уныния и невыразимой печали, что не соответствовало огням вечера. А искусственная веселость даже еще больше опечаливала. Кажется, мы забываем, что значит быть естественными, непринужденно улыбаться. Наши лица скрыты за беспокойством и печалью. А листья искрились на солнце, и в небе проплывало облако.
Даже в так называемых духовных движениях поддерживаются социальные разногласия. Как охотно приветствуют человека с титулом и уступают переднее место! Как последователи толпятся вокруг знаменитостей! Как жаждем мы различий и ярлыков! Эта тяга к различию становится тем, что мы называем духовным ростом: те, кто рядом, и те, кто далек, иерархическое разделение на мастера и посвященного, ученика и новичка. Эта тяга очевидна и даже понятна в повседневном мире. Но когда эти отношения переносят в мир, где эти глупые различия не имеют никакого значения вообще, это показывает, как глубоко мы зависимы от нашей тяги и аппетитов. Без понимания этой тяги совершенно тщетно стремиться быть свободным от гордости.
«Но, – продолжил он, – мы нуждаемся в проводниках, гуру, мастерах. Может быть, вы выше них, но мы, обычные люди, нуждаемся в них, иначе мы будем подобно заблудшим овцам».
Мы выбираем наших лидеров, политических или духовных, из-за нашей собственной неуверенности, но они также неуверенны. Нам требуется, чтобы нас уговаривали и утешали, поощряли и удовлетворяли, поэтому мы выбираем учителя, который даст нам то, что мы жаждем. Мы не ищем действительности, а гонимся за вознаграждения и ощущениями. Для самовосхваления является важным то, что мы создаем учителя, мастера, и мы чувствуем себя растерянно, смущенно и беспокойно, когда наше «я» отвергают. Если вы не имеете никакого прямого контакта с реальным преподавателем, вы придумываете учителя, который далеко, который скрыт и таинственен. Первый зависим от различных физических и эмоциональных влияний, а второй – это самоспроецированный, самодельный идеал. Но оба являются результатом вашего выбора, а выбор неизбежно основан на предубеждении, пристрастии. Вы можете предпочесть дать более уважаемое и успокаивающее название для вашего предубеждения, но оно исходит от вашего замешательства и выбранных вами аппетитов. Если вы ищете удовлетворения, естественно, вы найдете то, чего желаете, но давайте не называть это истиной. Истина возникает, когда вознаграждение, желание ощущений оканчиваются.
«Вы не убедили меня, что мне не нужен мастер», – сказал он.
Истина – не предмет спора и убеждения, она не результат суждения.
«Но мастер помогает мне преодолевать мою жадность, мою завистливость», – настаивал он.
Может ли кто-то другой, каким бы великим он ни был, помочь произойти изменению внутри вас? Если он сможет, тогда вы не изменились. Просто вами помыкают, на вас оказывают влияние. Это влияние может длиться значительное время, но вы не преобразитесь. Вами овладели, и неважно, зависть ли это или так называемое благородное влияние, вы все еще раб, вы не свободны. Нам нравится быть в рабстве, принадлежать кому-то, будь то мастер или кто-нибудь другой, потому что в этой принадлежности есть безопасность. Мастер становится убежищем. Обладать означает быть обладаемым, но обладание – это не свобода от жадности.
«Я должен сопротивляться жадности, – сказал он. – Я должен бороться с нею, прилагать все усилия, чтобы уничтожить ее, и только тогда она уйдет».
Как вы говорили, вы боролись с жадностью на протяжении многих лет, и вы все еще не свободны от нее. Не говорите, что вы недостаточно старались, что является очевидным ответом. Вы можете понять что-нибудь благодаря борьбе? Победить не значит понять. То, что вы побеждаете, нужно побеждать снова и снова, но есть освобождение от этого, которое является полным пониманием. Чтобы понимать, необходимо осознание процесса сопротивления. Сопротивляться намного легче, чем понимать, и к тому же нас обучают сопротивляться. При сопротивлении нет никакой надобности в наблюдении, соображении, общении. Сопротивление – это признак отупления ума. Ум, который сопротивляется, замкнут в себе и поэтому неспособен к чувствительности, к пониманию. Понимать суть сопротивления намного важнее, чем избавиться от жадности. На самом деле, вы не слушаете то, что говорится, вы обдумываете ваши различные обязательства, которые выросли из вашей многолетней борьбы и сопротивления. Вы теперь связаны обязательствами, и вокруг ваших обязательств, о которых вы, вероятно, читали лекции и писали, вы собрали друзей. Вы вложили средства в вашего мастера, который помог вам сопротивляться. Поэтому ваше прошлое мешает вам слушать то, о чем говорится.
«Я и согласен и не согласен с вами», – заметил он.
Что и указывает, что вы не слушаете. Вы взвешиваете ваши обязательства по отношению того, что говорится, что не означает слушать. Вы боитесь слушать и поэтому вы находитесь в противоречии, соглашаясь и в то же самое время не соглашаясь.
«Вы, наверное, правы, – сказал он, – но я не могу отбросить все, что я приобретал: моих друзей, мои знания, мой опыт. Я знаю, что я должен отбросить, но я просто не могу, и это так».
Противоречие в нем теперь станет больше, чем когда-либо, поскольку, когда вы однажды осознаете то, что есть, даже если неохотно, и отрицаете это из-за ваших обязательств, устанавливается глубокое противоречие. Это противоречие – дуальность. Не может быть никакого соединения противопоставленных желаний, а если придумывается связка, то это – сопротивление, которое является последовательностью. Только в понимании того, что есть, появляется освобождение от того, что есть.
Это странно, но факт, что последователи любят, чтобы над ними измывались и управляли, мягко или грубо. Они думают, что грубое обращение – это часть их обучения, обучения духовному успеху. Желание быть обиженным, чтобы быть грубо расшевеленным, является частью удовольствия от причиненной боли. И эта взаимная деградация лидера и последователя – результат желания ощущений. Именно из-за того, что вы хотите более острых ощущений, вы следуете за кем-то и так создаете лидера, гуру. И ради этого нового удовлетворения вы жертвуете, переносите дискомфорт, оскорбления и неодобрение. Все это является частью взаимного использования, это не имеет ничего общего с действительностью и никогда не приведет к счастью.
Стимулирование
«Горы заставили меня замолчать, – сказала она. – Я взбиралась на Ингадайн, и ее красота сделала меня совершенно молчаливой. Я безмолвно стояла, любуясь чудом всего этого. Это было великолепное переживание. Жаль, что я не могу удержать эту тишину, это проживание, яркую, движущуюся тишину. Когда вы говорите о тишине, я предполагаю, что вы подразумеваете этот необычайный опыт, который я пережила. Я действительно хотела бы знать, ссылаетесь ли вы на эти же самые свойства тишины, какие я испытала. Впечатление от этой тишины длилось в течение долгого периода, и теперь я возвращаюсь к нему, я пробую вновь уловить ее и прожить в ней».
Вас сделала молчаливой Ингадайн, кого-нибудь другого – красивые человеческие формы, а третьего – мастер, книга или выпивка. Из-за внешнего побуждения личность сжимается до ощущения, которое называют тишиной и которое чрезвычайно радостно. Задача красоты и великолепия состоит в том, чтобы отогнать ежедневные проблемы и противоречия, быть отдушиной. Из-за внешнего влияния временно ум заставляют замолчать. Это возможно благодаря новому переживанию, новому восхищению, а ум потом возвращается к этому как к воспоминанию, когда он больше не испытывает это. Остаться в горах, естественно, невозможно, поскольку нужно вернуться на работу. Но искать то состояние покоя действительно возможно в некой иной форме стимулирования, в выпивке, в человеке или в идее, что и делает большинство из нас. Эти различные формы возбуждения – это средства, благодаря которым ум заставляют замолчать. Так что средства становятся существенными, важными, и мы привязываемся к ним. Поскольку средства дают нам наслаждение тишиной, они становятся доминирующими в наших жизнях, они – наш приобретенный интерес, психологическая потребность, которую мы защищаем и ради которой, если необходимо, мы уничтожаем друг друга. Средства занимают место переживания, которое теперь является только воспоминанием.
Стимуляторы могут варьироваться, каждый приобретает значимость согласно состоянию человека. Но есть схожесть во всех стимуляторах: желание убежать от того, что есть, от нашей повседневной рутины, от взаимоотношений, которые уже изжили себя, и от знаний, которые всегда застаиваются. Вы выбираете один вид спасения, а я другой, и мой особый метод всегда принимается за более разумный, чем ваш. Но любое бегство в виде идеала, кино или церкви является вредным, приводящим к иллюзии и обману. Психологическое бегство гораздо более вредно, чем открытое, будучи более изощренным и запутанным и поэтому более трудным для обнаружения. Тишина, которая вызвана стимулированием, тишина, которая выпестована дисциплиной, контролем, противлением, активным или пассивным, является результатом, следствием, и поэтому не творческая. Она мертвая.
Существует тишина, которая не является реакцией, откликом, тишина, которая не есть результат стимулирования, ощущения, тишина, которая не воссоздана из памяти, не умозаключение. Она возникает, когда понят процесс мышления. Мысль – это отклик памяти, определенных выводов, осознанных или бессознательных. Такая память диктует поступки в зависимости от получаемых удовольствия или боли. Таким образом, действие управляется идеями, и, следовательно, между действием и идеей существует конфликт. Этот конфликт всегда внутри нас, как только он усиливается, появляется побуждение избавиться от него. Но до тех пор, пока этот конфликт не понят и разрешен, любая попытка освободиться от него есть бегство. Пока действие приближено к идее, конфликт неизбежен. Только, когда действие свободно от идеи, противоречия прекращаются по-настоящему.
Но как действие вообще может когда-либо быть свободно от идеи? Конечно же, не может быть никакого действия, не возникни оно вначале в воображении. Действие следует за идеей, и я никак не могу представить себе действие, которое не является результатом идеи».
Идея – это плод памяти. Идея – это вербальное оформление памяти. Идея – это неадекватная реакция на брошенный вызов, на жизнь. Адекватный ответ на жизнь – это действие, а не воображение. Мы отвечаем в воображении, чтобы оградить нас от действия. Идеи ограничивают действие. В пространстве идей есть безопасность, а в действии нет, поэтому действие сделалось подвластным идее. Идея – это самозащитный ограничитель для действия. При остром переломном моменте, кризисе проявляется прямое действие, освобожденное от идеи. Именно против этого спонтанного действия ум держит себя в строгости. И так как у большинства из нас ум является доминирующим, идеи выступают как тормоз для действия, и, следовательно, существует трение между действием и воображением.
«Я обнаруживаю, что мой ум витает где-то в том счастливом переживании на Ингадайн. Действительно ли это побег, чтобы вновь пережить тот опыт в памяти?»
Конечно. Настоящая ваша жизнь в настоящем: эта переполненная улица, ваше дело, ваши теперешние отношения. Если бы они были приятны и давали удовлетворение, Ингадайн исчезла бы. Но поскольку реальное является запутанным и болезненным, вы обращаетесь к переживанию, которое является завершенным и мертвым. Вы можете помнить тот опыт, но он окончен. Вы возвращаете ему жизнь только через память. Это похоже на накачивание жизни в мертвое существо. Как только настоящее становится унылым, бессмысленным, мы обращаемся к прошлому или вглядываемся в самоспроецированное будущее. Это бегство от настоящего неизбежно ведет к иллюзии. Увидеть настоящее, каким оно фактически является, без осуждения или оправдания, означает понять то, что есть, и тогда появляется действие, которое вызывает преобразование в том, что есть.
Проблемы и бегство от них
«У меня много острых проблем, и я, кажется, делаю их более мучительными и болезненными, пробуя решить их. Я – в тупике и не знаю, что сделать. Вдобавок ко всему этому, я глухая и должна использовать эти дурацкие штуки как помощь для своего слуха. У меня есть дети и муж, который оставил меня. Я по-настоящему беспокоюсь о своих детях, поскольку я хочу, чтобы они избежали всех бедствий, через которые я прошла».
Как стремимся мы найти ответ на наши проблемы! Мы так жаждем найти ответ, что не можем изучить проблему. Это мешает нашему спокойному наблюдению за проблемой. Важна проблема, а не ответ. Если мы ищем ответа, мы найдем его, но проблема сохранится, поскольку ответ неуместен для проблемы. Наш поиск – это спасение от проблемы, а решение – внешнее избавление, так что здесь нет никакого понимания проблемы. Все проблемы возникают из одного источника, и при непонимании источника любая попытка решить проблемы будет только вести к дальнейшему замешательству и страданию. Нужно сначала четко определиться, что ваше намерение понять проблему является серьезным, что освобождение от всех проблем является необходимостью. И только тогда можно приблизиться к тому, что порождает проблемы. Без освобождения от проблем не будет спокойствия. А спокойствие важно для счастья, которое само по себе не есть цель. Как затихает водоем, когда прекращается ветер, так и ум затихает с прекращением проблем. Но ум нельзя заставить успокоиться, если это сделать, он загнивает, он становится похож на застоявшийся водоем. Когда это становится ясным, тогда можно наблюдать то, что порождает проблемы. Наблюдение должно быть спокойным, а не согласно какому-то намеченному плану, основанному на удовольствии и боли.
«Но вы просите невозможного! Наше образование учит наш ум различать, сравнивать, судить, выбирать, и очень трудно не осуждать или не оправдывать то, что мы наблюдаем. Как можно освободиться от этих условий и спокойно наблюдать?»
Как вы понимаете, это спокойное наблюдение, пассивное осознание необходимо для понимания, ведь тогда истинность вашего восприятия освобождает вас от заднего фона. Только, когда вы не понимаете непосредственную потребность пассивного и все же внимательного осознания, возникает вопрос «как» и поиск средства избавления от заднего фона. Освобождает истина, а не средство или система. Нужно постичь суть, что только лишь спокойное наблюдение дает понимание. Лишь тогда только вы свободны от осуждения и оправдания. Когда вы видите опасность, вы не спрашиваете, как вам избежать ее. Вы спрашиваете «как», потому что вы не видите необходимости в том, чтобы быть пассивно осознающим. Почему вы не видите потребность в этом?
«Я хочу, но я никогда не задумывалась над этим прежде. Все, что я могу сказать, это то, что я хочу избавиться от моих проблем, потому что они настоящая пытка для меня. Я хочу быть счастливой, как любой другой человек».
Сознательно или подсознательно мы отказываемся видеть существенность того, чтобы быть пассивно осознающим, потому что мы в действительности не хотим отпустить наши проблемы. Чем же мы будем без них? Мы предпочитаем цепляться за то, что мы знаем, как бы ни было это болезненно, чем рисковать поиском чего-то, что может привести, бог знает куда. С проблемами, по крайней мере, мы знакомы, но мысль о поиске их создателя, незнание того, куда это может привести, создает в нас страх и уныние. Ум растерялся бы без беспокойства из-за проблем, он питается проблемами, будь они мировые или бытовые, политические или личные, религиозные или идеологические. Таким образом, наши проблемы делают нас мелочными и ограниченными. Ум, которой поглощен мировыми проблемами, является столь же мелочным, как и ум, который волнуется о своем духовном продвижении. Проблемы обременяют ум страхом, поскольку проблемы усиливают «я», «мне» и «мое». Без проблем, без достижений и неудач нет «я».
«Но без «я» как можно существовать вообще? Это источник всех действий».
Пока действие является результатом желания, памяти, страха, удовольствия и боли, оно неизбежно будет порождать противоречие, беспорядок и антагонизм. Наше действие – это результат нашего состояния на любом уровне. А наш отклик на брошенный вызов, будучи неадекватным и неполным, должен вызвать противоречие, чем и является проблема. Противоречие – это сама структура «я». Возможно жить полностью без противоречий, конфликтов, жадности, страхов, успеха. Но эта возможность будет просто теоретической, а не фактической, пока конфликт не будет обнаружен прямым переживанием. Существовать без жадности возможно только, когда поняты мотивы «я».
«Вы думаете, что моя глухота из-за моих страхов и подавленности? Доктора уверили меня, что нет в моем организме никаких отклонений. А есть ли какая-нибудь возможность восстановления моего слуха? Всю свою жизнь я была так или иначе подавлена, я никогда не делала ничего, что бы мне действительно хотелось сделать».
Внутреннее и внешнее легче подавить, чем понять. Понимать трудно, особенно для тех, кто прошел через тяжелые условия в детстве. Хотя подавление и напрягает, но оно становится привычным делом. Понимание никогда невозможно превратить в привычку, рутину, оно требует постоянной настороженности, внимательности. Чтобы понимать, необходима гибкость, чувствительность, теплота, которая не имеет никакого отношения к сентиментальности. Подавление в любой форме не ускоряет осознания. Это самый легкий и самый глупый способ справляться с первыми реакциями. Подавление – это соответствие идее, образцу, и оно предлагает внешнюю безопасность, уважение. Понимание освобождает, а подавление всегда ограничивает, замыкает в себе. Боязнь авторитета, ненадежности собственного мнения создает идеологическое убежище с его физиологическим союзником, к помощи которого обращается ум. Это убежище, на каком бы уровне оно ни находилось, вечно удерживает страх, и из-за страха проявляется подмена ценностей, возвеличивание или строгость к себе, которые все являются формами сдерживания. Сдерживание должно найти выход, это может быть физическая болезнь или какая-нибудь идеологическая иллюзия. Цену каждый платит в соответствии со своим характером и особенностями.
«Я заметила, что всякий раз, когда мне приходится слышать кое-что неприятное, я нахожу убежище в этом своем приспособлении, которое таким образом помогает мне убежать в свой собственный мир. Но как освободиться от сдержанности многих лет? Разве не потребуется долгое время?»
Это не вопрос времени, копания в прошлом или тщательного анализа. Это вопрос понимания сути сдержанности. Если быть пассивно осознающим весь процесс сдержанности, без необходимости какого-либо выбора, суть его становится тут же ясна. Суть сдержанности нельзя обнаружить, если мы думаем понятиями «вчера» и «завтра», истину нельзя постигать с помощью временного подхода. Истина – это не то, что достигается. Ее замечают или не замечают, ее нельзя постичь постепенно. Воля к освобождению от сдерживания – это помеха для понимания его сути, поскольку воля – это желание, положительное или отрицательное, а при желании не может быть пассивного осознания. Именно желание или стремление вызвало сдерживание. И это то самое желание, хотя теперь названное волей, никогда не сможет освободить себя от своего собственного создания. Опять же, суть воли должна быть воспринята через пассивное и все-таки внимательное осознание. Анализирующий является частью анализируемого, хотя он может отделить себя от этого. А поскольку он в зависимости от того, что анализирует, он не может освободить себя от этого. Снова суть этого должна быть понята. Именно истина освобождает, а не воля и усилие.
Что есть и что должно быть
«Я замужем и имею детей, – сказала она, – но я, кажется, растеряла всю любовь. Я медленно увядаю. Хотя я занимаюсь социальными делами, они своего рода времяпрепровождение, и я понимаю их тщетность. Кажется, ничто глубоко и полностью не интересует меня. Я взяла недавно длительный отпуск от своих семейных дел и общественной работы, и я пробовала рисовать, но делала я это не от души. Я чувствую себя совершенно мертвой, лишенной творчества, угнетенной и очень разочарованной. Я все еще молода, но будущее кажется мне полной тьмой. Я подумывала о самоубийстве, но все же я понимаю совершенную его бессмысленность. Я все более и более запутываюсь, а мое разочарование, кажется, не имеет никакого предела».
Что вас смущает? Ваша проблема из-за взаимоотношений?
«Нет, я прошла через это и вышла из этого не совсем разбитой. Но я в растерянности, и ничто, кажется, не удовлетворяет меня».
У вас есть определенная проблема, или вы просто недовольны вообще? Возможно, там где-то глубоко в вас есть небольшое беспокойство, какой-то страх, и, вероятно, вы не осознаете его. Вы хотите знать, что это?
«Да, именно поэтому я пришла к вам. Это действительно не может так продолжаться. Все, кажется, потеряло всякий смысл, и я периодически сильно заболеваю».
Ваша болезнь может быть бегством от себя самой, от ваших условий жизни.
«Я абсолютно уверенна, что так и есть. Но что же мне делать? Я действительно совершенно в отчаянии. Прежде, чем я уйду, я должна найти выход из всего этого».
Заключается ли противоречие между двумя реальностями или между реальным и выдуманным? Ваше недовольство – это простая неудовлетворенность, которую легко удовлетворить, или это действительно беспричинное страдание? Неудовлетворенность скоро находит специфический канал, через который оно находит удовлетворение. Неудовлетворенность быстро находит источники питания, но недовольство не может успокоиться от мысли. Разве это так называемое недовольство является результатом ненайденного удовлетворения? Если бы вы нашли удовлетворение, ваше недовольство исчезло бы? Так ли это, что вы действительно ищете некоторое постоянное удовлетворение?
«Нет, не так. В действительности я не ищу никакого удовлетворения, по крайней мере, я так не думаю. Все, что я знаю, это то, что я в растерянности и в противоречивом положении, и я, кажется, не найду выхода из этого».
Когда вы говорите, что вы находитесь в противоречивом положении, это должно относится к чему-то: к вашему мужу, вашим детям, вашим действиям. Если, как вы говорите, ваше противоречие не связано ни с одним из них, то оно может быть только, между тем, чем вы являетесь, и тем, чем вы хотите быть, между фактическим и идеалом, между тем, что есть, и мифом о том, что должно быть. У вас есть идея относительно того, чем вы должны быть, и, возможно, противоречие и растерянность являются результатом желания вписаться в этот самоспроецированный образец. Вы изо всех сил пытаетесь быть кем-то, кем вы не являетесь. Это так?
«Я начинаю понимать, из-за чего я в растерянности. Я думаю, то, что вы говорите, правда».
Противоречие есть между фактическим и выдумкой, между тем, чем вы являетесь, и тем, чем бы вам хотелось быть. Надуманный образ взращивался с детства и прогрессивно расширялся и углублялся, вырастая в отличие от фактического, и постоянно изменялся в зависимости от обстоятельств. Этот вымышленный образ, подобно всем идеалам, целям, утопиям, находится в противоречии с тем, что есть, скрытым, фактическим. Так что вымышленный образ – это бегство от того, кто вы есть. Это бегство неизбежно порождает пустое противоречие двух противоположностей. А любое противоречие, внутреннее или внешнее, является тщетным, бесполезным, глупым, порождая растерянность и неприятие.
Итак, если можно сказать так, ваше замешательство является результатом противоречия между тем, чем вы являетесь, и выдуманным образом того, кем вы должны быть. Выдумка, идеал являются нереальными, это самоспроецированное бегство, оно не относится к подлинному. Подлинно то, кем вы являетесь. То, кем вы являетесь, намного важнее, чем то, каковы вы должны быть. Вы можете понять только то, что есть, вы не можете понять то, что должно быть. Не существует понимания иллюзии, существует только понимание того, каким образом она возникает. Выдумка, фикция, идеал не имеют никакого обоснования, это результат, следствие. И что является важным, это понимание процесса, благодаря которому оно возникло.
Чтобы понять, кто вы есть, приятно это или неприятно, необходимо избавиться полностью от выдумки, идеала, от самоспроецированного будущего состояния. Только тогда вы сможете принять то, что есть. Чтобы понимать то, что есть, необходимо освободиться от всего, что отвлекает внимание. Отвлечение внимания – это осуждение или оправдание того, что есть. Отвлечение внимания – это сравнение, это – сопротивление или строгость по отношению к фактическому. Отвлечение внимания – это само усилие или принуждение к пониманию. Любое отвлечение внимания – это помеха для быстрого следования за тем, что есть. То, что есть, не является неподвижным, оно находится в постоянном движении, и, чтобы следовать за ним, ум не должен быть привязан ни к какой вере, ни к какой надежде на успех или страху неудачи. Только пассивное и все же внимательное осознание может раскрыть то, что есть. Это раскрытие не зависит от времени.
Противоречие
Он был хорошо известным и авторитетным политическим деятелем, несколько высокомерным и из-за этого нетерпеливым. Будучи весьма образованным, он был довольно нуден и уклончив в представлении себя. Он не мог позволить себе быть остроумным, поскольку он был очень увлечен ублажением. Он был публикой, государством, властью. Он говорил бегло, и сама эта беглость казалась неуместной. Он был неподкупен, и поэтому удерживал свою публикуа. Ему было необычайно неудобно сидеть в этой комнате: политик отошел в сторону, а тут остался человек, нервничающий и осознающий себя как есть. Хвастовство, самоуверенность прошли, и остались взволнованное любопытство, раздумье и самоизобличение.
Через окно проникали послеполуденное солнце, а также шум уличного движения. Попугаи, словно ярко зеленые вспышки света, возвращались после своего дневного вылета, чтобы обосноваться на ночь в безопасности среди деревьев города, тех очень больших деревьев, которые можно найти вдоль дорог и в частных садах. Когда попугаи летели, они издавали отвратительный визг. Они никогда не летели по прямой линии, а снижались, поднимались или двигались в стороны, вечно болтая и трезвоня. Их полет и их крики противоречили их собственной красоте. Далеко в море виднелся единственный белый парус. Маленькая группа людей заполнила комнату, создавая контраст цвета и мысли. Небольшая собака вошла, посмотрела вокруг и вышла, почти не замеченная. Звонил колокол храма.
«Почему в нашей жизни есть противоречия? – спросил он. – Мы говорим об идеалах мира, отказа от насилия, и все же закладываем фундамент войны. Мы должны быть реалистами, а не мечтателями. Мы хотим мира, и все же наши ежедневные действия, в конечном счете, приводят к войне, мы хотим света, и мы все же закрываем окно. Сам процесс нашего мышления есть противоречие, хотите ли вы этого или не хотите. Это противоречие, вероятно, свойственно нашей природе, и поэтому довольно безнадежно пробовать объединить все в себе, быть целым. Любовь и ненависть всегда, кажется, идут вместе. Из-за чего это противоречие? Действительно ли оно неизбежно? Можно ли избежать его? Может современное государство быть полностью сторонником мира? Может ли оно позволить себе быть полностью сторонником чего-то одного? Нет, оно должно трудиться ради мира и все же готовиться к войне, цель – это мир через готовность к войне».
Почему у нас есть исходный пункт, идеал, отклонение от которого создает противоречие? Если бы не было никакого исходного пункта, никакого умозаключения, тогда не было бы никакого противоречия. Мы устанавливаем исходный пункт, а затем блуждаем где-то далеко от него, что и рассматривают как противоречие. Мы приходим к выводу через окольные пути и на различных уровнях и затем пробуем жить в соответствии с этим умозаключением или идеалом. Поскольку у нас не получается, возникает противоречие. А затем мы пробуем соединить исходное, идеал, умозаключение с мыслью или действием, которые противоречат им. Это соединение называют последовательностью. И как мы восхищаемся человеком, который последователен, кто придерживается своих умозаключений, своего идеала! Такого человека мы считаем святым. Но безумцы также последовательны, они также придерживаются своих умозаключений. Нет никакого противоречия в человеке, чувствующем себя Наполеоном, он является воплощением собственного умозаключения. А человек, который полностью отождествил себя со своим собственным идеалом, очевидно неуравновешенен.
К умозаключению, названному нами идеалом, можно прийти на любом уровне, возможно, сознательно или бессознательно. И раз придя к нему, мы пробуем приблизить наше действие к нему, что вызывает противоречие. Что важно, это не как бы соответствовать образцу, идеалу, а обнаружить, почему мы породили этот исходный пункт, это умозаключение. Поскольку, если бы мы не имели никакого образца, тогда противоречие исчезло бы. Тогда зачем нам идеал, умозаключение? Разве идеал не предотвращает действие? Разве идеал не возникает, чтобы изменить действие, управлять действием? Разве невозможно действовать без идеала? Идеал – отклик подноготного, условного, и так что он никогда не сможет быть средством освобождения человека от конфликта и смущения. Напротив, идеал, умозаключение увеличивает разделение между человеком и человеком и таким образом ускоряет процесс разъединения.
Если нет никакого исходного пункта, никакого идеала, от которого можно отклониться, не будет никакого противоречия с его побуждением следовать ему. Тогда есть только действие от мгновения до мгновения, и это действие будет всегда законченным и верным. Верное не значит идеальное, выдуманное, а подлинное. Понять и иметь дело можно только с подлинным. Понимание подлинного не может породить вражду, как это делают идеалы. Идеалы никогда не смогут вызвать коренной переворот, а только лишь видоизмененное продолжение старого. Коренной и постоянный переворот происходит только в действии от мгновения до мгновения, которое не основывается на идеале, и поэтому свободно от умозаключения.
«Но государством нельзя управлять по этому принципу. Должна быть цель, запланированное действие, усилие, сконцентрированное на специфической проблеме. То, что вы говорите, может быть применено к индивидууму, и я вижу для себя лично в этом большие возможности. Но это не сработает в общественном взаимодействии».
Запланированное действие нуждается в постоянной переделке, необходимо подстраиваться под изменяющиеся обстоятельства. Действие согласно установленному проекту будет неизбежно терпеть неудачу, если вы не учитываете физические факты и психологическое давление. Если вы планируете строить мост, вы должны не только сделать его проект, но вам необходимо изучить почву, ландшафт, где его собираются построить, иначе ваше планирование не будет соответствовать действительности. Действие может быть завершенным только, когда все физические факты и психологическое напряжение целостного человеческого процесса поняты, и это понимание ни от какого проекта не зависит. Оно требует быстрого реагирования, что есть интеллект. И только, когда нет никакого интеллекта, мы обращаемся к умозаключениям, идеалам, целям. Государство не является статичным. Его лидеры – возможно, но государство, подобно индивидууму, живет динамично, а то, что является динамичным, не может быть помещено в смирительную рубашку проекта. Обычно мы строим стены вокруг государства, стены умозаключений, идеалов, надеясь связать его. Но живое существо нельзя связать, не убив его, поэтому мы продолжаем убивать государство и затем лепить его согласно нашему проекту, согласно идеалу. Только мертвую вещь можно заставить соответствовать образцу, и, поскольку жизнь находится в постоянном движении, противоречие возникает в тот миг, когда мы пытаемся приспособить жизнь к образцу или умозаключению. Соответствие образцу есть распад индивидуума и государства на составляющие. Идеал не превыше жизни, и когда мы делаем его таковым, появляется беспорядок, антагонизм и страдание.
Ревность
Солнце ярко освещало белую стену напротив, и ее слепящий свет делал лица неясными. Маленькая девочка без материнского наставления подошла и села рядом. Она удивлялась всему происходящему широко открытыми глазами. Она недавно искупалась и оделась, и в ее волосах были какие-то цветы. Она внимательно наблюдала за всем, как это делают дети, не запоминая слишком много. Ее глаза искрились, и она совсем не знала, что сделать, плакать ли, смеяться или подскакивать. Вместо этого она взяла мою руку и смотрела на нее с поглощающим интересом. Теперь она забыла обо всех людях в комнате, расслабилась и уснула, положив свою голову на мои колени. Ее голова имела правильную форму и хорошо держалась, она была безупречно чиста. Ее будущее было столь же запутанным и столь же несчастным, как и у других в этой комнате. Противоречие и горе для нее были столь же неизбежны, как то солнце на стене. Для того, чтобы быть свободным от боли и страдания, необходим высочайший интеллект, а ее образование и оказываемое на нее влияние позаботятся о том, чтобы у нее не было этого интеллекта. Любовь настолько редка в этом мире, как огонь без дыма. Дым все одолевает, все удушает, приносит мучения и слезы. Из-за дыма редко увидишь огонь. И, когда дым становится наиважнейшим, огонь умирает. Без этого огня любви жизнь не имеет никакого значения, она становится унылой и утомительной. Но не может быть огня в чернеющем дыме. Эти двое не могут существовать вместе. Дым должен прекратиться, чтобы возникло яркое пламя. Огонь – не соперник дыма, у огня нет соперника. Дым – это не огонь, он не может содержать в себе огонь. И при этом дым не указывает на присутствие пламени, поскольку пламя независимо от дыма.
«Разве любовь и ненависть не могут существовать вместе? Разве ревность – это не признак любви? Мы держимся за руки, а затем в следующую минуту ругаемся. Мы говорим жестокие вещи, но вскоре обнимаемся. Мы ссоримся, затем поцелуемся – и мы помирились. Разве все это не любовь? Само проявление ревности – признак любви. Кажется, что они идут вместе, подобно свету и темноте. Вспышка ярости и нежность – это разве не полнота любви? Река является и бурной, и спокойной, она течет через тень и солнечный свет, и в этом есть прелесть реки».
Что это, что мы называем любовью? Это все пространство ревности, разврата, резких слов, ласки, сплетенных рук, ссор и примирений. Это явления той сферы так называемой любви. Злость и ласка – ежедневные явления в этой сфере, разве не так? И мы пытаемся установить отношения между разными явлениями или сравниваем одно явление с другим. Мы используем одно явление, чтобы в пределах той же самой сферы осуждать или оправдывать другое или мы пробуем установить отношения между явлением в пределах этой сферы и чем-то вне ее. Мы не рассматриваем каждое явление отдельно, а пробуем найти взаимосвязь между ними. Почему мы делаем это? Мы можем понять явление только, когда не используем другое явление в той же самой сфере как посредника для понимания, что просто порождает противоречие и беспорядок. Но почему мы сравниваем различные явления в одной и той же сфере? Почему мы переносим значение одного явления, чтобы компенсировать или объяснять другое?
«Я начинаю улавливать то, что вы имеете в виду. Но почему мы делаем это?»
Понимаем ли мы явление через призму идеи, через призму памяти? Я понимаю ревность, потому что я держал вас за руку? Держание руки – это явление и ревность – тоже явление. Но понимаю ли я процесс ревности, только потому, что у меня есть воспоминание, как я держал вашу руку? Действительно ли память является помощницей понимания? Память сравнивает, изменяет, осуждает, оправдывает или отождествляет, но она не может принести понимание. Мы подходим к явлениям в сфере так называемой любви через идею, через умозаключение. Мы не принимаем явление ревности так, как оно есть, и не наблюдаем за ним молча, а хотим вертеть явлением, равняясь на образец, на умозаключение. И мы подходим к нему таким способом, потому что мы в действительности не желаем понимать явление ревности. Ощущения от ревности столь же стимулирующие, как и от ласки. Но мы хотим стимулирования без боли и дискомфорта, которые неизменно следуют за ревностью. Поэтому в пределах этой сферы, которую мы называем любовью, существует конфликт, смущение и противостояние. Но разве это любовь? Действительно ли любовь – это идея, ощущение, стимулирование? Любовь – это ревность?
«Разве действительность не содержится в иллюзии? Разве тьма не охватывает или не скрывает свет? Разве в неволе нет бога?»
Это просто идеи, мнения, так что они не имеют под собой никакого основания. Такие идеи только порождают вражду, они не охватывают или содержат в себе реальность. Где есть свет, нет тьмы. Тьма не может скрыть свет, если же она скрывает его, то света нет. Где есть ревность, там нет любви. Идея не может охватить любовь. Чтобы стать общностью, должна быть взаимосвязь. Любовь не взаимосвязана с идеей, и поэтому идея не может иметь общность с любовью. Любовь – это пламя без дыма.
Спонтанность
Она была среди группы людей, которые пришли для обсуждения одного серьезного вопрос. Она, должно быть, пришла из любопытства, или ее привела с собой подруга. Хорошо одетая, она держала себя с некоторым достоинством и, очевидно, считала себя очень хорошенькой. Она полностью осознавала себя: осознавала свое тело, свою внешность, свои волосы и впечатление, которое она производила на других. Ее манеры были выработаны, и время от времени она меняла положение, которое она, должно быть, тщательно продумывала. Сама ее внешность говорила о том, что долго вырабатывала свою позу, которую она была намерена принять независимо от того, что случится. Остальные начали говорить о серьезных вещах, и в течение целого часа или больше она сохраняла свою позу. Среди всех тех серьезных и поглощенных лиц было видно эту осознающую себя девушку, старающуюся следить за тем, что говорилось и участвовать в обсуждении. Но она не проронила ни словечка. Она хотела показать, что она также понимала проблему, которая обсуждалась. Но в ее глазах было смущение, поскольку она была неспособна принять участие в серьезной беседе. Было видно, что она вскоре ушла в себя, все еще поддерживая долго культивируемую позу. Спонтанность усердно разрушалась.
Каждый придумывает себе позу. Существует походка и поза преуспевающего делового человека, улыбка того, кто только что приехал откуда-нибудь, существует взгляд и поза художника, есть поза почтительного ученика и поза живущего в строгости отшельника. Подобно этой осознающей себя девушке, так называемый религиозный человек принимает позу, позу самодисциплинированности, которую он усердно выпестовал благодаря отречениям и жертвам. Она приносит в жертву спонтанность ради впечатления, и он жертвует собой, чтобы достигнуть желаемого результата. Оба заинтересованы в результате, но на различных уровнях. И хотя его результат можно счесть социально более выгодным, чем ее, по сути, они подобны, один не лучше другого. Оба они невежественны, поскольку оба показывают мелочность ума. Мелочный ум всегда мелочен. Его нельзя сделать обогащенным, изобилующим. Хотя такой ум может приукрасить себя или стремится приобрести достоинство, он остается тем, каков он есть: мелочной пустышкой, а через так называемый рост, опыт он может быть обогащен только его собственной мелочностью. Уродливую вещь нельзя превратить в красивую. Бог мелочного ума – это мелочный бог. Неглубокий ум не станет бездонным, приукрасив себя знанием и умными фразами, произнесением мудрых слов или нарядив внешность. Приукрашенность, внутренняя или внешняя, не создаст глубинный ум. И именно эта глубинность ума придает красоту, а не драгоценности или напыщенное достоинство. Для того, чтобы появилась красота, ум должен непринужденно осознавать свою собственную мелочность. Должно возникнуть понимание, в котором полностью бы прекратилось сравнение.
Искусственно созданная поза девушки и строгая поза такюется одинаково вымученными результатами мелочного ума, поскольку оба отрицают важность спонтанности. Оба боятся спонтанного, поскольку оно показывает их такими, как они есть, и себе, и другим. Оба устремили свои помыслы на уничтожение ее, а мерилом их успеха является их полное соответствие выбранному образцу или умозаключению. Но спонтанность – это единственный ключ, который открывает дверь к тому, что есть. Непринужденный ответ раскрывает ум таким, как он есть. Но то, что обнаружено, немедленно приукрашивается или разрушается, так что спонтанности приходит конец. Уничтожение спонтанности – это путь мелочного ума, который потом на любом уровне приукрашает внешнее. И это искусственное оформление есть поклонение себе. Только при спонтанности, при свободе может возникнуть открытие. Дисциплинированный ум не может делать открытия. Он может функционировать для произведения эффекта, а, следовательно, он не может раскрыть глубинное. Именно страх создает сопротивление, названное дисциплинированностью. Но непринужденное обнаружение страха – это освобождение от страха. Соответствие образцу, на любом уровне, является страхом, который только порождает противоречие, смущение и противостояние. Но протестующий ум не является бесстрашным, поскольку противостояние никогда не сможет познать непринужденность, свободу.
Без спонтанности не может быть никакого самопознания. Без самопознания ум подстраивается под мимолетные влияния. Эти мимолетные влияния могут сделать ум узким или расширенным, но все это все же в пределах сферы этого влияния. То, что сопоставлено, может быть разрушено, а то, что не сопоставляется, может быть узнано только через самопознание. Наше эго сопоставлено, и только в разъединении эго может быть познано то, что не является результатом влияния, что не имеет никакой причины.
Сознательное и подсознательное
Он был одновременно и бизнесменом, и политическим деятелем, и был очень успешен и там, и тут. Он говорил, смеясь, что бизнес и политика составляли отличную комбинацию. И в то же самое время он был искренним человеком, немного странным и суеверным. Всякий раз, когда у него появлялось свободное время, он частенько читал священные писания и повторял множество раз определенные слова, что, он считал, принесут исцеление. Эти слова давали его душе покой, говорил он. Он был престарелого возраста и очень богат, но он не был щедр ни рукой, ни сердцем. Было ясно, что он хитер и расчетлив, и все же было в нем стремление к чему-то большему, чем материальный успех. Жизнь едва касалась его, поскольку он очень тщательно охранял себя от всякого притязания. Он сделал себя неуязвимым в физическом, так же как и в психологическом отношении. В психологическом отношении он отказывался видеть себя таким, каков он был, и он мог вполне это себе позволить. Но это начинало сказываться на нем. Когда он не был бдителен, у него появлялся взгляд загнанного в тупик человека. Материально он был в безопасности, по крайней мере, пока оставалось существующее правительство и не было революции. Он также хотел сделать свой вклад ради собственной безопасности в так называемом духовном мире, и именно поэтому он играл с идеями, принимая идеи за что-то духовное, реальное. В нем не было и никакой любви, разве что к его многочисленному имуществу. Он цеплялся за него, как ребенок цепляется за свою мать, потому что у него ничего иного не было. До него медленно доходило, что он был очень несчастным человеком. Даже осознания этого он избегал как можно дольше. Но жизнь давила на него.
Когда проблема сознательно неразрешима, разве подсознательное берется за нее и помогает решать ее? Что такое сознательное и что такое подсознательное? Есть четкая граница, где конец одного и начало другого? Есть ли у сознательного предел, за который оно не может пойти? Может ли оно ограничить себя своими собственными границами? Является ли подсознательное чем-то отделенным от сознательного? Действительно ли они несхожи? Когда одно неэффективно, начинает ли функционировать другое?
Что является тем, что мы называем сознательным? Чтобы понять, из чего же оно состоит, мы должны понаблюдать, как мы сознательно подходим к проблеме. Большинство из нас пробует искать ответ на проблему. Мы заинтересованы в решении, а не в проблеме. Мы хотим получить вывод, мы ищем выход из проблемы. Мы хотим избежать проблемы через ответ, через решение. Мы не наблюдаем непосредственно саму проблему, а нащупываем удовлетворяющий ответ. Все наше сознательное беспокойство в целом состоит из поиска решения, удовлетворяющего умозаключения. Часто мы действительно находим удовлетворяющий нас ответ, и тогда мы думаем, что решили проблему. Фактически то, что мы сделали, это скрыли проблему под умозаключением, удовлетворяющим ответом. Но проблема осталась под грузом умозаключения, которое временно сгладило ее. Поиск ответа – это уклонение от проблемы. Когда нет никакого удовлетворяющего ответа, сознательное или высшее мышление прекращает искать его. И затем так называемое подсознательное, более глубинное мышление приступает к делу и находит ответ.
Сознательное мышление, очевидно, ищет выход из проблемы, а выход – это удовлетворяющее умозаключение. Разве само сознательное мышление не состоит из умозаключений, активных или пассивных, и разве оно способно искать что-то другое? Разве поверхностный разум – это не склад умозаключений, являющихся остатками опытов, отпечатками прошлого? Конечно, сознательное мышление состоит из прошлого, оно основано на прошлом, поскольку память – это материал для умозаключений. И с этими умозаключениями ум находит подход к проблеме. Он неспособен к смотрению проблемы без призмы собственных умозаключений. Он не может изучать, молча осознавать саму проблему. Он знает только умозаключения, приятные или неприятные, и он способен только присоединить к себе последующие умозаключения, последующие идеи, последующие устоявшиеся мысли. Любое умозаключение – это идея-фикс, и сознательное мышление неизбежно будет искать умозаключение.
Когда ум не может найти удовлетворяющее умозаключение, сознательное мышление прекращает поиск, и таким образом оно становится спокойным. И успокоенному поверхностному уму подсознательное подсовывает ответ. Теперь, действительно ли подсознание, глубинное мышление отличается по своей характеристике от сознательного мышления? Разве подсознательное также не состоит из расовых, групповых и социальных умозаключений, воспоминаний? Конечно, подсознательное – это также результат прошлого, времени, только оно подавлено и находится в ожидании. И когда его призывают, оно подбрасывает свои собственные скрытые умозаключения. Если они удовлетворительны, поверхностный ум принимает их, он устало откладывает проблему, которая постепенно разъедает ум. За этим следуют болезнь и безумие.
Поверхностное и глубинное мышление не различаются. Оба они состоят из умозаключений, воспоминаний, оба они есть результат прошлого. Они могут добыть ответ, умозаключение, но они неспособны разрешать проблемы. Проблема разрешается только, когда и поверхностное, и глубинное мышление затихают, когда они не проецируют положительные или отрицательные умозаключения. Освобождение от проблемы возникает только, когда целостный ум совершенно спокоен, непринужденно осознавая проблему, поскольку только тогда нет того, кто порождает проблемы.
Вызов и отклик
Река была полной и бурной, шириной в несколько миль в некоторых местах, и было восхитительно смотреть на такое количество воды. На севере располагались зеленые холмы, посвежевшие после шторма. Было приятно видеть могучий изгиб реки с белыми парусниками на ней. Паруса были большие и треугольные, и при раннем утреннем свете в них было какое-то очарование, они, казалось, появлялись из-под воды. Шум дня еще не начался, и с противоположного берега реки доносилась песня лодочника, пересекавшего водный поток. В тот час его песня, казалось, заполнила землю, а все другие звуки умолкли, даже свист поезда стал приглушенным и терпимым.
Постепенно в деревне поднялся шум: громкие ссоры у фонтана, блеяние коз, мычание коров, просящих, чтобы их подоили, скрежет тяжелых телег по дороге, пронзительный крик ворон, плач и смех детей. И так родился еще один день. Солнце было над пальмами, обезьяны сидели на стене, а их длинные хвосты почти касались земли. Они были крупные, но очень робкие. У них были черные морды и черные лапы, и, хотя они на вид были сообразительны, они не были столь же умны и хитры, как маленькие обезьяны.
«Почему мысли так навязчивы? Они кажутся такими беспокойными, такими чересчур настойчивыми. Делайте, что хотите, а они всегда будут активными, подобно тем обезьянам, а сама их деятельность будет истощать. Вы не можете убежать от мысли, она неуклонно преследует вас. Вы пробуете подавить ее, но несколько секунд спустя она снова выскакивает. Она никогда не успокаивается, никогда не отдыхает. Она всегда преследует что-то, всегда анализирует, всегда терзает себя. Во сне или наяву мысль находится в постоянной суете, и, кажется, она не знает никакого покоя, никакого отдыха». Она может думать о покое и пытаться быть спокойной, принуждая себя успокоиться. Но может ли сама по себе мысль быть спокойной? Разве мысль по своей природе не беспокойна? Разве мысль – это не постоянный отклик на постоянно бросаемый вызов? Вызовы никогда не прекратятся, потому что каждое движение жизни – это вызов. И если нет никакого осознания вызова, то наступает упадок, смерть. Вызов и отклик – это и есть путь жизни. Ответ может быть соответствующим или несоответствующим, и именно такое несоответствие отклика брошенному вызову провоцирует неугомонность мысли. Вызов требует действия, а не болтовни. Болтовня – это мысль. Слово, символ задерживают действие, а идея – это слово, как и память – тоже слово. Памяти нет без символа, без слова. Память – это слово, мысль, а может ли мысль быть истинным откликом на вызов? Разве вызов – это идея? Вызов является всегда новым, свежим, а может ли мысль или идея когда-либо быть новыми? Когда мысль встречает вызов, который является вечно новым, разве ее отклик не есть результат старого, прошлого?
Когда старое встречается с новым, встреча является неизбежно незаконченной. И этой незаконченностью является мысль с ее беспокойным поиском законченности. Может ли мысль, идея быть когда-либо завершенной? Мысль и идея являются ответом памяти, а память вечно незакончена. Опыт – это отклик на брошенный вызов. Этот отклик обусловлен прошлым, памятью. Такой отклик только усиливает условность. Опыт не освобождает, он усиливает веру, память, и именно эта память отвечает на вызов. Так что опыт условен.
«Но где место мысли?»
Вы имеете в виду, какое место занимает мысль в действии? Имеет ли какую-либо функции в действии идея? Идея становится фактором в действии, чтобы изменять его, управлять им, формировать его, но идея – это не действие. Идея и вера являются гарантией против действия. Они занимают место контролера, изменяя и видоизменяя действие. Идея – это образец для действия.
«А может быть действие без образца?»
Нет, если стремитесь к результату. Действие по отношению к предопределенной цели – это не действие вообще, а соответствие вере, идее. Если стремиться к соответствию, то возникает мысль, идея. Функция мысли – создать образец для так называемого действия, и таким образом уничтожить действие. Большинство из нас заинтересовано в уничтожении действия, а помогают уничтожать его идея, вера, догма. Действие подразумевает открытость, чувственность по отношению к неизвестному, а мысль, вера, которые являются известным, это эффективный барьер для неизвестного. Мысль никогда не сможет проникнуть в неизвестное. Она должна остановиться для того, чтобы возникло неизвестное. Действие неизвестного – вне предела досягаемости действия мысли, и мысль, осознавая это сознательно или подсознательно, цепляется за известное. Известное всегда отвечает неизвестному, вызову. И из-за этого несоответствия отклику возникает противоречие, замешательство и страдание. Только, когда известное, идея останавливаются, может возникнуть действие неизвестного, которое является неизмеримым.
Чувство собственности
Он привел с собой свою жену, так как сказал, что это их общая проблема. У нее были яркие глаза, и она была маленькой, бодрой и довольно-таки встревоженной. Это были простые, дружелюбные люди. Он хорошо говорил по-английски, а она только могла попытаться понять и задавать простые вопросы. Когда это становилось немного сложным, она поворачивалась к своему мужу, и он объяснялся с ней на их собственном языке. Он сказал, что они были женаты в течение более двадцати пяти лет и имели несколько детей, и что их проблемой не были дети, а борьба между собой. Он объяснил, что у него была работа, приносящая ему скромный доход, и продолжил, рассказывая, как трудно жить спокойно в этом мире, особенно когда вы женаты. Он не жалуется, добавил он, но это было именно так. Он делал все, что должен был делать настоящий муж, по крайней мере, он надеялся, что это так, но не всегда это было легко.
Им было трудно начать с главного, и они рассказывали о разных пустяках некоторое время: об образовании их детей, о браках дочерей, о трате денег на церемонии, о недавней смерти в семье и так далее. Они чувствовали себя непринужденно и не торопились, поскольку было приятно поговорить с кем-то, кто будет слушать и кто, возможно, сможет понять.
Кто захочет слушать о неприятностях другого? У нас так много собственных проблем, что мы совершенно не имеем времени на проблемы других. Чтобы заставить другого слушать, вам придется заплатить или деньгами, или молитвой, или верой. Профессионал выслушает, это его работа, но это не принесет никакого длительного облегчения. Мы хотим освободиться от собственного груза свободно, непринужденно, без каких-либо сожалений впоследствии. Очищение путем признания не зависит от того, кто слушает, а от того, кто желает открыть свое сердце. Открыть сердце важно, и оно найдет кого-то, возможно, даже нищего, которому оно сможет излить себя. Разговор с целью углубления в себя никогда не сможет открыть сердце. Он замыкает, зажимает и совершенно бесполезен. Быть открытым – значит слушать не только себя самого, но и каждое влияющее явление, каждое движение внутри вас. Это возможно, а может и нет – сделать что-то ощутимое по поводу того, что вы слышите, но сам факт того, что вы открыты, приводит к естественному взаимодействию. Такое слушание очищает ваше собственное сердце, отмывая его от продуктов ума. Слушать умом – это домысел, в этом случае ни для вас, ни для другого никакого облегчения не будет. Или это просто продолжение боли, что является глупостью.
Неторопливо они добирались-таки до сути.
«Мы пришли, чтобы поговорить о нашей проблеме. Мы ревнуем, я – нет, но она – да. Хотя она раньше не была так открыто ревнива, как теперь, но намек на это был всегда. Я не считаю, что я когда-либо давал ей какую-нибудь причину ревновать, но она находит причину».
Вы думаете, что есть какая-нибудь причина для того, чтобы ревновать? Есть ли причина для ревности? И исчезнет ли ревность, когда причина станет известна? Разве вы не заметили, что, даже когда вы знаете причину, ревность продолжается? Давайте не будем искать причину, а начнем понимать саму ревность. Как вы говорите, можно уцепиться почти за что угодно, чтобы стать завистливым. Зависть – вот что нужно понять, а не то, из-за чего она появляется.
«Ревность была во мне долгое время. Я не очень хорошо знала своего мужа, когда мы поженились, ну вы знаете, как это все происходит. Ревность постепенно появлялась, подобно дыму на кухне».
Ревность – один из способов удержать мужчину или женщину, не так ли? Чем больше мы ревнуем, тем больше чувство обладания. Обладание чем-то делает нас счастливыми. Назвать что-то, даже собаку, исключительно нашей собственностью означает почувствовать себя приятно и комфортно. Быть единственными в нашем обладании придает нам гарантию и уверенность в нас самих. Иметь что-либо значит для нас быть важным. Именно за эту важность мы цепляемся. Мысль о том, что мы владеем не карандашом или домом, а человеком, заставляет нас чувствовать себя еще более сильными и удивительно удовлетворенными. Зависть возникает не из-за кого-то другого, а из-за ценности, важности нас самих.
«Но я не важна, я никто, мой муж – это все, что у меня есть. Даже мои дети не в счет».
У всех у нас есть только одно, за что мы цепляемся, хотя оно принимает различные формы. Вы цепляетесь за вашего мужа, другие за своих детей, а третьи за какую-нибудь веру. Но намерение то же самое. Без объекта, за которым мы цепляемся, мы чувствуем себя так безнадежно потерянными, не так ли? Мы боимся почувствовать себя в полном одиночестве. Этот страх и есть ревность, ненависть, боль. Между завистью и ненавистью нет большого различия.
«Но мы любим друг друга».
Тогда, как вы можете ревновать? Мы не любим, и это неприятная часть во всем этом. Вы используете вашего мужа, как и он использует вас, чтобы быть счастливыми, иметь сотоварища, не чувствовать себя одиноко. Вы можете не обладать многим, но, по крайней мере, у вас есть кто– то, с кем можно быть. Эту взаимную потребность и использование мы называем любовь.
«Но это ужасно».
Это не ужасно, только мы никогда не присматриваемся к этому. Мы называем это ужасным, даем этому название и быстро отворачиваемся, что вы и делаете.
«Я знаю, но я не хочу понимать. Я хочу, чтобы во мне все продолжалось так, как есть, даже притом, что это означает остаться ревнивой, потому что я не могу в жизни понять ничего другого».
Если бы вы поняли еще кое-что, вы больше не ревновали бы вашего мужа, не так ли? Но вы бы уцепились за другую вещь так, как сейчас цепляетесь за вашего мужа, так что вы ревновали бы это тоже. Вы хотите найти замену вашему мужу, а не освобождения от ревности. Все мы такие: прежде, чем мы бросаем одну вещь, мы хотим быть полностью уверенными относительно другой. Когда вы совсем неуверенны, тогда только нет места для зависти. Зависть появляется тогда, когда есть уверенность, когда вы чувствуете, что у вас есть что-то. Исключительность – это чувство уверенности. Иметь значит быть завистливым. Чувство собственности порождает ненависть. Мы на самом деле ненавидим то, чем мы обладаем, что проявляется в ревности. Где есть обладание, там никогда не может быть любви. Обладать означает уничтожить любовь.
«Я начинаю понимать. На самом деле я никогда не любила своего мужа, верно? Я начинаю понимать». И она зарыдала.
Чувство собственного достоинства
Она пришла с тремя ее друзьями. Все они были серьезные и держались с достоинством интеллигентов. Один быстро все схватывал, другой был слишком нетерпелив, а третий был заинтересован, но его заинтересованность не была постоянной. Они составляли хорошую компанию, поскольку все они разделяли проблему своей подруги, и никто ей не давал совета и не высказывал своего мнения. Они все хотели помочь ей сделать то, что она считала правильным, а не просто действовать согласно традиции, общественному мнению или личной склонности. Трудность состояла в том, чтобы определить, как поступить правильно. Сама она не была в себе уверена, она чувствовала себя обеспокоенно и была запутанна. Но действовать надо было немедленно. Решение надо было принимать, и она не могла дольше откладывать это. Это был вопрос освобождения от определенных взаимоотношений. Она хотела быть свободной, и она несколько раз повторила это.
В комнате стояла тишина. Сильное волнение спало, и они были все в нетерпении вникнуть в проблему без ожидания результата и определения правильного поступка. Как только проблема раскроется, правильное решение само собой придет, естественно и во всей полноте. Было важным открыть суть проблемы, а не найти единственно верное решение, поскольку любой ответ был бы только следующим умозаключением, еще одним мнением, еще одним советом, которые никоим образом не решат проблему. Нужно понять саму проблему, а не как отреагировать на проблему или что делать с ней. Важен был правильный подход к проблеме, потому что сама проблема содержала в себе правильное решение.
Вода в реке танцевала по созданной солнцем дорожке света. Белый парус пересек эту дорожку, но танец не нарушился. Это был танец искрящегося восторга. В деревьях было полно птиц, щебечущих, чистящих свои перышки и улетающих только, чтобы возвратиться снова. Несколько обезьян отрывали нежные листья и набивали ими свои рты. Под их весом тонкие ветви сгибались в вытянутые дуги, все же обезьяны держались с легкостью и не боялись. С какой непринужденностью они передвигались с ветки на ветку. Хотя они и перепрыгивали, этот прыжок туда-сюда был мгновенным движением. Вот они тут же вновь сидели со свешивающимися хвостами и тянулись за листьями. Они находились далеко наверху и не замечали проходящих внизу людей. Когда наступила темнота, прилетело около сотни попугаев, чтобы усесться на ночь среди густой листвы. Было видно, как они прилетали и исчезали в листве. Молодая луна была едва видима. Вдалеке свистел поезд, когда он пересекал длинный мост через изгиб реки. Эта река была священна, и люди проезжали далекие расстояния, чтобы искупаться в ней, чтобы смыть свои грехи. Любая река прекрасна и священна. А красота этой была в ее широте, крутых изгибах и островах песка между глубокими пространствами воды и в тех тихих белых парусниках, которые каждый день ходили вверх и вниз по реке.
«Я хочу освободиться от определенных отношений» – сказала она.
Что вы подразумеваете под желанием освободиться? Когда вы говорите: «я хочу освободиться», вы подразумеваете, что вы не свободны. Каким образом вы не свободны?
«Физически я свободна. Я свободно прихожу и ухожу, потому что физически я больше не жена. Но я хочу быть полностью свободной. Я не хочу иметь ничего общего с тем самым человеком».
Каким образом вы связаны с тем человеком, если вы уже физически свободны? Вы связаны с ним каким-то иным способом?
«Я не знаю, но у меня большое чувство обиды на него. Я не хочу иметь какое-либо отношение к нему».
Вы хотите быть свободной, и все же у вас большое чувство обиды на него? Тогда вы не свободны от него. Почему у вас есть это чувство обиды на него?
«Я недавно обнаружила, каков он на самом деле: его подлость, его нелюбовь, его полный эгоизм. Я не могу рассказать вам, какой ужас я обнаружила в нем. Подумать только, что я ревновала его, что я боготворила его, что я покорялась ему! Обнаружив его глупость и коварство, когда я считала его идеальным мужем, любящим и добрым, я сильно обиделась на него. Мысль о том, что я имела с ним отношения, заставляет меня чувствовать себя грязной. Я хочу быть полностью свободной от него».
Вы можете быть физически свободной от него, но пока у вас большое чувство обиды на него, вы не свободны. Если вы ненавидите его, вы привязаны к нему. Если вы стыдитесь его, вы все еще порабощены им. Вы сердиты на него или на саму себя? Он – то, что он есть, и зачем злиться на него? Ваше чувство обиды действительно относится к нему? Или, увидев то, что есть, вы устыдились себя саму из-за того, что были связаны с ним? Конечно, вы обижены не на него, а на ваши собственные суждения, на ваши собственные действия. Вы стыдитесь самой себя. Не желая понять это, вы обвиняете его в том, каков он есть. Когда вы поймете, что ваше чувство обиды на него – это бегство от вашего собственного романтичного обожествления, тогда он уйдет из вашей памяти. Вы стыдитесь не его, а себя из-за того, чтобы были связаны с ним. Именно на себя саму вы рассержены, а не на него.
«Да, это так».
Если вы действительно понимаете это, переживаете это как факт, то вы свободны от него. Он больше не является объектом вашей враждебности. Ненависть привязывает, так же как и любовь.
«Но как же мне освободиться от моего собственного стыда, от моей собственной глупости? Я очень ясно понимаю, что он тот, кем он является, и его нельзя винить. Но как мне освободиться от этого стыда, этого чувства обиды, которое медленно назревало во мне и вылилось во всей полноте в этой стрессовой ситуации? Как мне стереть прошлое?»
То, почему вы хотите стереть прошлое, имеет большее значения, чем знание, как стереть его. Намерение, с которым вы подходите к проблеме, более важно, чем знание, что делать с ней. Почему вы хотите стереть память об этих событиях?
«Мне не нравится вспоминать обо всех тех годах. Они оставили неприятный осадок в моей душе. Разве это недостаточно хорошая причина?»
Не совсем, не так ли? Почему вы хотите стереть те прошлые воспоминания? Конечно, не потому, что они оставили неприятный след в вашей душе. Даже если вы были способны с помощью каких-то средств стереть прошлое, вы могли бы снова попасться на поступках, которых вы будете стыдиться. Простое избавление от неприятных воспоминаний не решает проблему, не так ли?
«Я думала, что решает. Но в чем тогда проблема? Разве вы не излишне усложняете все? Все это и так уже достаточно запутано, по крайней мере, моя жизнь. Зачем добавлять сюда еще один ненужный груз?»
Мы добавляем еще один ненужный груз или мы пытаемся понять то, что есть, и освободиться от него? Пожалуйста, немного потерпите. Что это за убеждение, которое побуждает вас стереть прошлое? Оно может быть неприятным, но зачем же вы хотите стереть его из памяти? В вас есть некая идея или картинка о вас самих, которым эти воспоминания противоречат, и поэтому вы хотите избавиться от них. У вас есть определенная оценка вас самих, не так ли?
«Конечно, иначе…»
Все мы помещаем себя на различные уровни, а затем мы постоянно падаем с этих высот. Именно этих падений мы и стыдимся. Чувство собственного достоинства – причина нашего позора, нашего падения. Именно это чувство собственного достоинства нужно понимать, а не падение. Если нет никакого пьедестала, на который вы помещаете себя, какое тогда может быть падение? Почему вы помещаете себя на пьедестал, названный уважением к себе, человеческим достоинством, идеалом и тому подобным? Если вы сможете понять это, то не будет никакого стыда из-за прошлого. Все полностью пройдет. Вы будете той, кто вы есть, без пьедестала. Если пьедестала нет, нет той высоты, которая заставляет вас смотреть вниз или вверх, то вы есть то, чего вы всегда избегали. Именно это недопущение того, что есть, того, чем вы являетесь, вызывает смущение и антагонизм, стыд и негодование. Вы не должны говорить мне или другому, какая вы есть, но надо самой осознавать то, какая вы, независимо от того, приятно это или неприятно. Живите с этим, не оправдывая и не сопротивляясь этому. Живите с этим, не называя это, так как само определение – это осуждение или отождествление. Живите с этим без страха, так как страх мешает общности, а без общности вы не сможете жить с этим. Иметь общность означает любить. Без любви вы не можете стереть прошлое, в любви нет никакого прошлого. Любовь и время несовместимы.
Страх
Она проделала длинный путь, проехав через полмира. У нее был настороженный взгляд, в нем была какая-то недоверчивость, она как будто приоткрылась, чтобы тут же закрыться при любой попытке слишком глубокого проникновения. Она не была робка, но она не очень хотела, хотя и не сознательно, раскрывать свое внутреннее состояние. И все-таки ей хотелось поговорить о себе и своих проблемах, и она явно преодолела все это расстояние, чтобы сделать это. Она колебалась, сомневалась в своих словах, была отчужденной, и в то же самое время ей нетерпелось рассказать о себе. Она прочла много книг по психологии, и, поскольку она никогда не была у психолога, она была способна сама полностью исследовать себя. Она сказала, что фактически с детства привыкла анализировать свои собственные мысли и чувства.
Почему вы настолько поглощены самоанализом?
«Я не знаю, но я всегда делала это с тех пор, как я помню».
Действительно ли анализ – это способ защитить себя от нас самих, от эмоциональных взрывов и последующих сожалений?
«Я совершенно уверена, именно поэтому я анализирую, постоянно спрашиваю себя. Я не хочу пойматься в ловушку всего того беспорядка внутри меня, личного и общего. Это слишком отвратительно, и я не хочу допустить это. Теперь я понимаю, что я использовала анализ как средство сохранить себя невредимой, чтобы не впасть в общественную суету и суету семейной жизни».
Вам удавалось избежать быть пойманной в эту ловушку?
«Я не совсем уверена. По некоторым направлениям мне это удавалось, по другим, думаю, что нет. Рассказывая обо всем этом, я понимаю, какую необычную вещь я сделала. Я никогда прежде не смотрела на это все так ясно».
Почему вы защищаете себя так умно и от чего? Вы говорите, от беспорядка вокруг вас. Но что находится там, в этом беспорядке, от которого вам приходится защищать себя? Если это беспорядок, и вы ясно видите это таким, тогда вам не стоит охранять себя от него. Мы охраняем себя только, когда есть страх и непонимание. И так, чего вы боитесь?
«Я не считаю, что я боюсь. Я просто не хочу запутаться в горестях существования. У меня есть профессия, которая поддерживает меня, но я хочу быть свободной от остальной части запутанных ситуаций, и я думаю, что уже свободна».
Если вы не боитесь, то почему вы сопротивляетесь запутанным ситуациям? Каждый сопротивляется чему-то только, когда не знает, как поступить с этим. Если вы знаете, как работает двигатель, вы свободны от него. Если что-нибудь случится, вы можете починить его. Мы сопротивляемся тому, что мы не понимаем. Мы сопротивляемся беспорядку, злу, страданию, только когда мы не знаем его устройство, из чего оно состоит. Вы сопротивляетесь беспорядку, потому что не знаете о его устройстве, его составляющих. Почему вы не осознаете это?
«Но я никогда не думала об этом в таком смысле».
Только, когда вы находитесь в прямых отношениях со строением беспорядка, вы сможете знать о работе его механизма. Только, когда есть общность между двумя людьми, они понимают друг друга. Если они сопротивляются друг другу, никакого понимания нет. Общность или взаимоотношения могут существовать только, когда нет страха.
«Я понимаю, что вы имеете в виду».
Тогда чего вы боитесь?
«Что вы подразумеваете под страхом?»
Страх может существовать только во взаимоотношениях, страх не может существовать отдельно, в изоляции. Нет такого понятия как абстрактный страх, есть страх известного или неизвестного, страх того, что сделано или что можно сделать, страх прошлого или будущего. Связь между тем, чем каждый является и чем желает быть вызывает страх. Страх возникает, когда фактическое трактуется вами самими с помощью таких понятий, как поощрение и наказание. Страх приходит с ответственностью и желанием освободиться от нее. В контрасте между болью и удовольствием существует страх. Страх существует в противоречии противоположностей. Поклонение успеху порождает страх неудачи. Страх – это умственный процесс борьбы за становление. Когда становишься добром, возникает страх зла, когда становишься единым с кем-то, появляется страх одиночества, когда становишься великим, появляется страх быть незначительным. Сравнение не есть понимание. Оно вызвано страхом неизвестного по отношению к известному. Страх – это неуверенность в поиске безопасности.
Усилие стать кем-то – это начало страха, страха быть или не быть. Ум, осадок от переживания – это всегда страх неизвестного брошенного вызова. Ум, который является именем, словом, памятью, может функционировать только в пределах сферы известного. А неизвестное, являющееся вызовом от мгновения до мгновения, отвергается или переводится умом в понятия известного. Это отвержение или перевод вызова в иную категорию есть страх, поскольку ум не может иметь никакой общности с неизвестным. Известное не может сообщаться с неизвестным. Известное должно раствориться для того, чтобы появилось неизвестное.
Ум – это породитель страха. И когда он анализирует страх, ища его причину, чтобы быть свободным от него, ум только далее изолирует себя и таким образом увеличивает страх. Когда вы используете анализ, чтобы противостоять беспорядку, вы увеличиваете силу сопротивления, а сопротивление беспорядку только увеличивает страх этого беспорядка, что мешает свободе. Свобода есть в общности, а не страхе.
«Как мне полюбить?»
Мы были высоко на склоне горы, любуюсь долиной, а большой ручей казался на солнце серебряной лентой. Местами солнце проникало через толстую листву, и стоял аромат множества цветов. Это было восхитительное утро, и на земле все еще была тяжелая роса. Душистый бриз дул через долину, принося отдаленный шум людей, звук колокольчиков и иногда морского гудка. Над долиной прямо вверх поднимался туман, и ветерок не был достаточно силен, чтобы рассеять его. Наблюдать за столбом тумана было увлекательно. Он возвышался от основания долины и пытался достать до самых небес, подобно этой древней сосне. Большая черная белка, которая ворчала на нас, бросила наконец это занятие и спустилась с дерева, чтобы опять разнюхивать, и затем частично удовлетворенная ушла, обходя нас стороной.
Его глаза были закрыты для всего этого. Он был поглощен сиюминутной проблемой, как он был поглощен своими проблемами прежде. Проблемы сменяли одна другую и вели в нем свою собственную жизнь. Он был очень богатым человеком. Он был тощим и грубым, но вид у него был непринужденный, с искусственной улыбкой. Теперь он смотрел на долину, но ее оживляющая красота не тронула его. Лицо его ничуть не смягчилось, линии оставались все еще жесткими и решительными. Он все еще охотился, не за деньги, а за тем, что он называл богом. Он вечно говорил о любви и боге. Он охотился далеко и повсюду, побывал у многих учителей, и, поскольку он старел, охота становилась более острой. Несколько раз он приходил обсудить эти вопросы, но в нем всегда оставался хитрый и расчетливый взгляд. Он постоянно взвешивал, во сколько ему обойдется найти бога, насколько дорогой окажется поездка. Он знал, что не сможет взять с собой то, что он имел. А мог ли он взять что-нибудь, деньги, например, которые имели ценность, туда, куда он шел? Он был сухим человеком, и в нем никогда не проявлялась щедрость ни сердца, ни руки. Он всегда очень сомневался, давать ли что-то сверху, он ощущал, что каждый был достоин своей участи, как был достоин он. И вот он был здесь тем утром, чтобы дальше познавать себя, поскольку назревали неприятности, а серьезные препятствия мешали его так или иначе успешной жизни. Богини успеха не было рядом.
«Я начинаю понимать, каков я, – сказал он. – Эти многие годы я изощренно противостоял вам и отвергал вас. Вы говорите плохо о богатых, вы рассказываете жестокие вещи о нас, и я был рассержен на вас. Но я был неспособен нанести вам встречный удар, поскольку я не могу добраться до вас. Я испробовал различные способы, но я не могу поднять на вас руку. Ну, что вы хотите, чтобы я сделал? Я мечтал бы, чтобы я никогда не слышал вас или не приближался к вам. Теперь у меня бессонные ночи, а прежде я всегда спал хорошо. Мне снятся мучительные сны, а раньше я вообще редко видел сны. Я боялся вас, я тихо проклинал вас, но время назад не вернуть. Что мне делать? У меня нет друзей, как вы заметили, и я не могу покупать их, как я раньше делал, я слишком открылся тому, что случилось. Возможно, я могу быть вашим другом. Вы предложили помощь, и вот я здесь. Что мне сделать?»
Раскрыться нелегко. И разве кто-то раскрыл себя? Разве кто-то открыл тот шкафчик, который так тщательно запер, наполнив его вещами, которые не хочет видеть? Действительно ли кто-то хочет открыть его и увидеть, что там?
«Я хочу, но как я должен поступить?»
Действительно ли кто-то хочет это сделать, или он просто играет с намерением? Однажды открыв, неважно насколько, его нельзя снова закрыть. Дверь будет всегда оставаться открытой, днем и ночью ее содержимое будет вываливаться. Можно пробовать убежать, как каждый и делает всегда, но она будет ждать и наблюдать. Неужели кто-то действительно хочет открыть ее?
«Конечно, я хочу, именно поэтому я пришел. Я должен взглянуть в лицо этому, ведь я собираюсь добраться до сути вещей. Что мне сделать?»
Откройте и посмотрите. Чтобы накопить богатство, нужно приносить вред, быть жестоким, жадным. Необходимы жестокость, хитрый расчет, непорядочность. Приходится стремиться к власти. Это эгоцентрическое действие, которое просто прикрыто такими приятно звучащими словами как ответственность, обязанность, эффективность, права.
«Да, все это так и более того. Никого никогда не брали в расчет: религиозное искание было простым прикрытием для респектабельности. Теперь, когда я смотрю на это, я вижу, что все вращалось вокруг меня. Я был центром, хотя и притворялся, что это не так. Я понимаю все это, но что же мне сделать?»
Сначала нужно признать вещи такими, каковы они есть. Но как может кто-то избавиться от этих вещей, если нет никакой привязанности, никакой любви, нет того огня без дыма? Именно один этот огонь выжжет содержимое шкафчика, и ничего другое. Никакой анализ, никакая жертва, никакой отказ не сможет сделать этого. Когда есть это пламя, тогда больше не будет жертвы, отказа. Тогда вы встретите шторм, не ожидая его.
«Но как мне полюбить? Я знаю, у меня нет теплоты к людям. Я был безжалостен, и рядом со мной нет тех, кто должен был быть здесь. Я совершенно одинок, и как же мне познать любовь? Я не дурак, чтобы думать, что я смогу заполучить ее каким-то сознательным поступком, купить ее, пожертвовав чем-то, отрекшись от чего-то. Я знаю, что никогда не любил, и понимаю, что если бы я любил, то не оказался бы в этой ситуации. Что же мне сделать? Мне отказаться от своей собственности, от своего богатства?»
Если вы обнаружите, что в саду, который вы так тщательно пестовали, растут только ядовитые сорняки, вы должны вырвать их с корнями. Вы должны сломить стены, которые прикрывали их. Вы, возможно, сделаете это, а, возможно, и нет, поскольку у вас обширные сады, ловко огороженные стеной и хорошо охраняемые. Вы сделаете это, если только не будет нужды чем-то поступиться. Но это нужно сделать, так как умереть богатым означает прожить напрасно. Но, кроме всего этого, должен быть огонь, который очистит ум и сердце, делая все явления новыми. Этот огонь не от ума, его нельзя искусственно разжечь. Можно устроить демонстрацию доброты, чтобы засиять, но это – не огонь. Деятельность, названная служением, хотя выгодная и необходимая, не есть любовь. Часто практикуемая и выпестованная терпимость, искусственно проявляемое сострадание церкви и храма, трогательная речь, добрый нрав, обоготворение спасителя, изображения идеала – ни одно из этого не является любовью.
«Я слушал и наблюдал, и я знаю, что нет никакой любви ни в одном из этих проявлений. Но мое сердце пусто, как же его наполнить? Что мне делать?»
Привязанность отрицает любовь. Любовь не найти в страдании. Хотя ревность сильна, она не может привязать любовь. Ощущения и удовлетворение от нее всегда заканчиваются. Но любовь неистощима.
«Это просто слова для меня. Я ужасно измучился, поддержите меня».
Чтобы быть накормленным, должен быть голод. Если вы хотите есть, вы найдете пищу. Вы хотите есть или просто жаждете вкуса какой-то другой пищи? Если вы жаждете, вы найдете то, что удовлетворит вас. Но это скоро закончится и это не будет любовь.
«Ну что же мне делать?»
Вы продолжаете повторять этот вопрос. Что вы должны сделать – это неважно. Но необходимо осознавать то, что вы сейчас делаете. Вас беспокоит действие в будущем, а это способ избегать немедленного действия. Вы не хотите действовать, и поэтому вы продолжаете спрашивать, что же вам сделать. Вы снова хитрите, обманываете себя, и из-за этого ваше сердце пусто. Вы хотите заполнить его тем, что в вашем уме, но любовь не принадлежит уму. Пусть ваше сердце будет пустым. Не заполняйте его словами, поступками, идущими от ума. Пусть ваше сердце будет совершенно пустым, тогда только оно наполнится