4 Первая и последняя свобода

6. ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

ВОПРОС: Я начинаю осознавать, что я очень одинок. Что мне делать?
КРИШНАМУРТИ: Спрашивающий хочет знать, почему он чувствует одиночество. Знаете ли вы, что такое одиночество, осознаёте ли вы его? Я очень сомневаюсь в этом, ведь мы нивелируем себя в деятельности, в книгах, во взаимоотношениях, в идеях, которые действительно не дают нам осознавать одиночество. Что мы подразумеваем под одиночеством? Это ощущение пустоты, когда ничего нет, исключительной неуверенности, когда ни в чём нет опоры. Это не отчаяние, не безнадёжность, но чувство пустоты, чувство опустошённости, чувство растерянности. Уверен, мы все чувствовали это, счастливые и несчастливые, очень-очень активные и те, кто привержен знанию. Все они это знают. Это чувство настоящей неизбывности боли, боли, которую ничем невозможно прикрыть, хотя мы и пытаемся сделать это.
Давайте подойдём к этой проблеме ещё раз, чтобы увидеть, что на самом деле происходит, увидеть, что вы делаете,когда чувствуете себя одиноким. Вы пытаетесь уйти от своего чувства одиночества, вы пытаетесь заняться книгой, вы следуете за каким-нибудь лидером, или вы идёте в кино, или вы становитесь очень-очень активным в социальной сфере, или вы идёте, чтобы поклоняться и молиться, или вы занимаетесь живописью, или вы пишите поэму об одиночестве. Вот что на самом деле происходит. Осознав одиночество, боль одиночества, необычайный и бездонный страх, который оно внушает, вы ищете, как этого избежать, и это становится для вас более важным, и отсюда ваша деятельность, ваше знание, ваши боги, ваше радио – всё это обретает важность, не так ли? Когда для вас становятся важными второстепенные ценности, они ведут вас к несчастью и хаосу; второстепенные ценности – неизбежно чувственные ценности; и современная цивилизация, основанная на них, даёт вам эти возможности бегства – бегства посредством вашей работы, вашей семьи, вашего имени, ваших занятий, посредством занятий живописью и так далее; вся наша культура зиждется на таком бегстве. Наша цивилизация основана на нём, и это факт.
Вы когда-нибудь пытались оставаться в одиночестве? Если вы попытаетесь, вы почувствуете насколько это необычайно трудно и сколь чрезвычайно разумными мы должны быть, чтобы оставаться в одиночестве, потому что ум не даст нам оставаться в одиночестве. Ум становится беспокойным, он занимает себя способом ухода, бегства – так что же мы делаем? Мы пытаемся заполнить эту чрезвычайную пустоту известным. Мы находим, как быть деятельными, как быть социально активными; мы знаем, как учиться, как включить радио. Мы заполняем то, что мы не знаем, тем, что мы знаем. Мы пытаемся заполнить эту пустоту разнообразными видами знания, взаимоотношениями или вещами. Не так ли? Таков наш процесс, таково наше существование. Сейчас, когда вы осознаёте, что вы делаете, вы всё ещё думаете, что вы можете заполнить эту пустоту? Вы испробовали все способы заполнения этой пустоты одиночества. Удалось ли вам её заполнить? Вы попробовали кино и не преуспели, потому вы следуете за вашим гуру и вашими книгами или вы становитесь очень социально активными. Удалось ли вам заполнить эту пустоту? – или вы просто прикрыли её? Если вы просто прикрыли её, она всё ещё здесь; следовательно, она вернётся. Если вы способны сбежать совершенно, вы окажетесь запертыми в сумасшедшем доме или вы становитесь очень и очень тупым. Именно это и происходит в мире.
Может ли эта пустота, эта опустошённость, быть заполненной? Если нет – можем ли мы убежать от неё, уйти от неё? Если вы попробовали один способ ухода и нашли, что он не представляет ценности, – не окажутся ли и все остальные способы бегства столь же никчёмными? Не имеет значения, заполняете ли вы пустоту тем или этим. Так называемая медитация – тоже форма ухода, бегства. Перемена способа ухода не имеет значения.
Как же тогда вам найти, что делать с этим одиночеством? Вы найдёте это, только когда прекратите уходить от него, убе гать. Разве не так? Когда вы намерены встретить лицом к лицу то, что есть – а это означает, что вы не должны включать радио, это означает, что вы должны повернуться спиной к цивилизации, – тогда наступает конец этого одиночества, потому что оно полностью преображено. Это больше не одиночество. Если вы понимаете то, что есть,тогда то, что есть – реальность. Ведь ум беспрестанно избегает того, что есть, уходит от него, отказывается видеть его, он сам создаёт себе помехи. Оттого что у нас такое множество помех, которые не дают нам увидеть, мы не понимаем того, что есть, и поэтому уходим от реальности; все эти помехи были созданы умом, для того чтобы не видеть того, чтоесть. Чтобы видеть то, что есть, требуется не только большая мера способности к этому и осознание действия, но также отвернуться от всего выстроенного вами – от ваших банковских счетов, от вашего имени и всего того, что вы называете цивилизацией. Когда вы увидите то, что есть, вы обнаружите, как преобразилось одиночество.

7. О СТРАДАНИИ

ВОПРОС:   В чём значение боли и страдания?
КРИШНАМУРИ: Когда вы страдаете, когда вы испытываете боль – в чём значение этого? Физическая боль имеет одно значение, но вы, вероятно, имеете в виду психологическую боль и страдание, которое имеет совсем иное значение на разных уровнях. В чём значение страдания? Почему вы хотите найти значение страдания? Не то, что оно не имеет значения – мы собираемся выяснить это. Но почему вы хотите это выяснить? Почему вы хотите выяснить почему вы страдаете? Когда вы задаёте себе этот вопрос: «Почему я страдаю?» и ищете причину страдания – не уходите ли вы от страдания? Когда я ищу значение страдания, разве я не избегаю, не ухожу от него, не бегу от него? Факт заключается в том, что я страдаю; но в тот момент, когда я заставляю ум работать с этим и говорю: «Ну почему?» – я уже смягчаю интенсивность страдания. Иными словами, мы хотим, чтобы страдание смягчилось, облегчилось, ушло, мы хотим покончить с ним объяснением. Это, конечно, не даёт понимания страдания. Если я свободен от этого желания убе жать от страдания, тогда я начинаю понимать, в чём состоит содержание страдания.
Что такое страдание? Беспокойство – не так ли? – на различных уровнях, на физическом уровне и разных уровнях подсознания. Это та болезненная форма беспокойства, которая мне не нравится. Мой сын умер. Я связал с ним все мои надежды – или вокруг моей дочери, моего мужа, что хотите. Я наделил его всем, чем мне хотелось, чтобы он был, и я сохранял его как своего компаньона – вы знаете все эти вещи. И вдруг он ушёл. Отсюда смятение, не так ли? Это смятение я называю страданием.
Если мне не нравится это страдание, я говорю: «Почему я страдаю?», «Я так любил его», «Он был тем-то», «Я имел то-то». Я пытаюсь уйти в слова, в ярлыки, в верования, как поступает большинство из нас. Они действуют в качестве наркотика. Что происходит, если я не сделаю этого? Я просто осознаю страдание. Я не проклинаю его, я не оправдываю его – я страдаю. Тогда я могу следовать за его движением, не так ли? Тогда я могу проследить содержание его значения–  «я следую» в смысле пытаюсь понять что-то.
Что это означает? Что есть то, что страдает? Не почему возникает страдание, не в чём причина страдания, но что на самом деле происходит? Не знаю, видите ли вы различие? Тогда я просто осознаю страдание, не как нечто вне меня, не как наблюдатель, следящий за страданием, – это часть меня, то есть весь я и есть страдание. Тогда я могу следить за его движением, увидеть, куда оно ведёт. Наверняка, если я делаю это, оно раскрывается, не так ли? Тогда я вижу, что я делал акцент на своём «я» – а не на человеке, которого я люблю. Его воздействие заключалось только в том, что он прикрывал меня от ощущения, что я несчастен, от моего одиночества, от моей не-счастливости. Поскольку я не являюсь чем-то, я надеялся, что он будет этим. Это ушло; я покинут, я потерян, я одинок. Без него – я ничто. Поэтому я плачу. Не потому, что он ушёл, но потому, что я покинут. Я один. Подойти к этому очень трудно, не так ли? Трудно действительно признать это, и не просто говорить: «Я один, и как мне избавиться от этого одиночест ва?» – что лишь другая форма бегства, – ноосознавать его, оставаться с ним, видеть его движение. Я привожу это только как пример. Постепенно, если я позволяю этому развернуться, раскрыться, я вижу, что страдаю оттого что потерян; меня призывают обратить моё внимание на что-то, на что я не хочу смотреть. Мне навязывают что-то, что мне нежелательно видеть и понимать. Есть бесчисленное количество людей, помогающих мне уйти, – тысячи так называемых религиозных людей, с их верованиями и догмами, надеждами и фантазиями –  «это карма, это Божья воля», – вы знаете, все предлагают мне выход. Но если я могу оставаться с этим и не отодвигать это от себя, не пытаться ограничить или отрицать это – что тогда происходит? Каково состояние моего ума, когда он так следует за движением страдания?
Разве страдание – всего лишь слово, или же оно реальность? Если оно реальность, а не просто слово, тогда слово сейчас не имеет значения, поэтому есть просто чувство сильной боли. По отношению к чему? По отношению к образу, к переживанию, к чему-то, что у вас есть или чего у вас нет. Если у вас это есть, вы называете это удовольствием, если у вас этого нет – это боль. Следовательно, боль, печаль, существует по отношению к чему-то. Это что-то – всего лишь вербализация или это реальность? То есть когда скорбь присутствует, она существует только по отношению к чему-то. Она не может существовать сама по себе – равно как и страх не может существовать сам по себе, но только по отношению к чему-то: к человеку, к происшествию, к чувству. Теперь вы вполне осознали страдание.

Находится ли это страдание вне вас и потому вы просто наблюдающий, который воспринимает страдание, или это страдание – вы сами?
Когда нет наблюдающего, который страдает, отлично ли это страдание от вас? Вы и есть страдание, не так ли? Вы не отделены от боли – вы и есть боль. Что происходит? Нет никаких ярлыков, не даётся никакого имени и тем самым оно не отме тается в сторону – просто вы и есть эта боль, это чувство, это ощущение муки. Когда вы это – что происходит? Когда вы не даёте этому имени, когда это не вызывает у вас страха – соот несён ли с этим центр? Если центр соотнесён с этим, тогда он боится этого, тогда он должен действовать и сделать что-то с этим. Но если центр и есть это, тогда что вы делаете? Тогда нечего делать, не так ли? Если вы есть это и не принимаете этого, не навешиваете ярлык на это, не отбрасываете это – если вы есть это, что происходит? Говорите ли вы тогда, что страдаете? Наверняка произошло фундаментальное преображение. Тогда больше не существует «я страдаю», потому что нет центра, чтобы страдать, а центр страдает потому, что мы никогда не рассматривали, что же такое центр. Мы просто живём от слова к слову, от реакции к реакции. Мы никогда не говорим: «Давайте я посмотрю, что это за вещь, которая страдает». Вы не можете видеть путём усилия, путём дисциплины. Вы должны смотреть с интересом, со спонтанным постижением. Тогда вы увидите, что то, что мы называем страданием, болью, то, чего мы избегаем, и дисциплина, – всё ушло. До тех пор пока у меня нет отношения к этому как к чему-то, находящемуся вне меня, проблемы нет; с того момента, как я устанавливаю отношение к этому как к чему-то вне меня – проблема есть. В той мере как я обращаюсь со страданием как с чем-то вне меня – я страдаю из-за того, что я потерял своего брата, из-за того, что у меня нет денег, из-за того или из-за этого – я устанавливаю отношение к этому, и это отношение фиктивно. Но если я есть это, если я вижу этот факт, тогда всё преображается, всё имеет иное значение. Тогда есть полное внимание, целостное внимание, и то, что полностью рассматривается, является понятым и разрешённым, и поэтому нет никакого страха и, следовательно, слово «скорбь» перестало существовать.

8. ОБ ОСОЗНАВАНИИ

ВОПРОС: В чём различие между осознанием и самоанализом? И кто осознаёт при осознании?
КРИШНАМУРТИ: Давайте сначала рассмотрим, что мы под разумеваем под самоанализом. Мы подразумеваем под этим взгляд внутрь себя, рассмотрение самого себя. Почему человек рассматривает себя? Для того чтобы исправить, изменить, для того чтобы модифицировать себя. Вы смотрите в глубь себя для того, чтобы стать чем-то, иначе вы не стали бы этим заниматься. Вы не стали бы рассматривать себя, если бы не было желания модифицировать, изменить, стать чем-то другим, отличным от того, какой вы есть. Это очевидная причина само анализа. Я сержусь – и я всматриваюсь в себя, рассматриваю себя для того, чтобы избавиться от гнева, или модифицировать, или изменить гнев. Там, где есть самоанализ, а он есть желание модифицировать или изменить отклик, реакции нашего «я», там всегда преследуется некая цель; когда эта цель не достигается, возникает плохое настроение, депрессия. Поэтому самоанализу всегда сопутствует депрессия. Не знаю, заметили ли вы, что когда вы всматриваетесь в себя, для того чтобы изменить себя, всегда поднимается волна депрессии. Всегда возникает волна дурного настроения, с которым вы должны бороться. Вам приходится рассматривать себя снова, для того чтобы преодолеть это настроение, и так далее. Самоанализ – это процесс, который не даёт высвобождения, потому что это процесс трансформации того, что есть, во что-то, чего нет. Очевидно, это как раз то, что происходит, когда вы всматриваетесь в себя, когда вы предаётесь этому своеобраз ному действию. В этом действии всегда содержится накопительный процесс, «я» рассматривает что-то, чтобы изменить это, поэтому всегда есть дуалистический конфликт, и отсюда процесс растерянности. Никогда нет высвобождения; и, припоявлении этой растерянности, присутствует депрессия.
Осознание – нечто совершенно иное. Осознание есть наблюдение без осуждения. Осознание приносит понимание,потому что нет осуждения или идентификации, но есть молчаливое наблюдение. Если я хочу понять что-то, я должен наблюдать, я не должен критиковать, я не должен осуждать, я не должен стремиться к этому как к чему-то приятному или избегать этого как что-то неприятное. Должно быть просто молчаливое наблюдение факта. Не преследуется никакая цель, но есть только осознание всего, по мере того как оно возникает. Это наблюдение, и понимание этого наблюдения, прекраща ется, когда есть осуждение, идентификация или оправдание. Самоанализ это самоусовершенствование, и потому самоанализ эго(само)центричен. Осознание не является самоусовершенствованием. Наоборот, это конец себя, конец «я», со всеми присущими ему специфическими странными наклонностями, воспоминаниями, запросами и устремлениями. В самоанализе есть идентификация и осуждение. В самосознании нет осужде ния или идентификации, поэтому нет и самоусовершенствова ния. Между этими двумя есть огромная разница.

Человек, который хочет улучшить себя, никогда не придёт к осознанию, поскольку улучшение подразумевает осуждение и достижение результата. В то время как осознание – это наблюдение без осуждения, без отказа или приятия. Это осознание приходит с внешними вещами, ощущать, быть в контакте с предметами, с природой. Прежде всего есть осознание вещей вокруг человека, чувствительность к предметам, к природе, затем к людям, что означает взаимоотношения; затем есть осознание идей. Это осознание, чувствительность к вещам, к природе, к людям, к идеям, не состоит из раздельных про цессов, но есть один единообразный процесс. Это постоянное наблюдение над всем, над каждой мыслью и чувством и дей ствием, по мере того как они возникают в человеке. Поскольку осознание не осуждает – нет никакого накопления. Вы осуж даете только тогда, когда у вас есть стандарт, а это означает, что есть накопление и, следовательно, улучшение своего «я», укрепление «само». Осознание означает понимание деятельности «само», своего «я», в его взаимоотношениях с людьми, с идеями и с вещами. Это осознание происходит каждый миг, от момента к моменту, и поэтому его нельзя практиковать. Когда вы практикуете что-то, это становится привычкой, а осознание – не привычка. Ум, привыкший к какому-то определённому действию, нечувствителен, ум, функционирующий в колее частного действия, туп, ему чуждо усердие, в то время как осознание требует постоянного усердия, бдительности. Это нетрудно. Именно это вы обычно делаете, когда чем-то интересуетесь, когда вам интересно наблюдать вашего ребёнка,вашу жену, ваше растение, деревья, птиц. Вы наблюдаете без осуждения, без идентификации; поэтому в таком наблюдении имеет место полная общность; наблюдающий и наблюдаемое находятся в полном слиянии. Это действительно происходит, когда вы всерьёз, глубоко интересуетесь чем-то.
Итак, существует огромная разница между осознанием и расширяющим «я», улучшающим самоанализом. Самоанализведёт к разочарованию, к неудаче, к дальнейшему и ещё более тягостному конфликту; в то время как осознание – это процесс высвобождения из действия «само»; это означает – осознавать ваши повседневные движения, ваши мысли, ваши действия и осознавать другого, наблюдать его. Вы можете сделать это только, когда вы любите кого-то, когда вы глубоко интересуетесь чем-то; когда я хочу знать себя, всё моё существо, всё его содержание, а не только один или два слоя, тогда, очевидно, не должно быть осуждения. Тогда я должен быть от крыт всякой мысли, всякому чувству, всем настроениям, всему что подавляет; и поскольку осознание всё больше и больше расширяется, возникает всё большая и большая свобода от всех скрытых движений мысли, мотивов и устремлений. Осознание – это свобода, оно приносит свободу, оно даёт свободу, тогда как самоанализ культивирует конфликт, процесс замыкания на себе, на «само»; поэтому он всегда ведёт к растерянности и страху.
Задавший вопрос хочет также знать – кто осознаёт. Когда у вас есть какое-либо глубокое переживание – что происходит? Когда есть такое переживание, сознаёте ли вы, что вы переживаете? Когда вы разгневаны, в долю секунды гнева, или ревности, или радости, – осознаёте ли вы, что вы радостны или разгневаны? Только когда переживание проходит, есть переживающий и пережитое. Тогда переживающий наблюдает пережитое, предмет переживания. В момент переживания не существует ни наблюдающего, ни наблюдаемого: есть только переживание. Большинство из нас не ощущают переживания. Мы всегда вне состояния переживания, и потому мы задаём вопрос о том, кто этот наблюдающий и кто осознающий. Конечно, это неправильный вопрос, не так ли? В тот момент, когда происходит переживание, не существует ни того, кто осознаёт, ни того, что он осознаёт. Нет ни осознающего, ни осознаваемого – но только состояние переживания. Большинство из нас считают, что жить в состоянии переживания исключительно трудно, потому что для этого требуется чрезвычайное усердие, быстрота, высокая степень чувствительности; а это отвергается, когда мы стремимся к результату, когда мы хотим преуспеть, когда мы имеем в виду какую-то цель, когда у нас есть какой-то расчёт – всё это ведёт к растерянности. Человек, который ничего не требует, который не преследует цель, не ищет результата – со всем тем, что из него вытекает, – такой человек находится в состоянии постоянного переживания. Всё тогда имеет движение, значение; ничто не яв ляется старым, ничто не покрывается коростой, ничто не повторяется, потому что то, что есть, никогда не бывает старым. Вызов всегда нов. Это только отклик на вызов стар; старое создаёт дальнейший осадок, который есть память, наблюдающий, который отделяет себя от наблюдаемого, от вызова, от переживания.
Вы можете поставить этот опыт для себя очень просто и очень легко. В следующий раз, когда вы почувствуете гнев,или ревность, или жадность, или неистовство, или что бы то ни было, – понаблюдайте за собой. В этом состоянии «вас» нет, есть только это состояние бытия. Спустя момент, секунду, вы присваиваете этому термин, именуете его, вы называете это ревностью, гневом, жадностью; так вы немедленно создаёте наблюдающего и наблюдаемое, переживающего и переживаемое. Когда есть переживающий и переживаемое, тогда переживающий пытается модифицировать переживание, изменить его, запомнить что-то о нём, и так далее, и таким образом сохранять разделениемежду собой и пережитым. Если вы не дадите наименования этому чувству – а это означает, что вы не ищете результата, вы не осуждаете, вы просто молча осознаёте это чувство, – тогда вы увидите, что в этом состоянии чувства, переживания, нет наблюдающего и наблюдаемого, потому что наблюдающий и наблюдаемое единый феномен, и поэтому есть только переживание.
Поэтому самоанализ и осознание совершенно различны. Самоанализ ведёт к растерянности, к дальнейшему конфликту,потому что в нём заложено желание перемены, а перемена – это просто модификация того, что длится. Осознание это состояние, в котором нет осуждения, нет оправдания и нет идентификации, и потому есть понимание. В этом состоянии пассивного бдительного осознания нет ни переживающего, ни переживаемого.

Самоанализ, который есть форма улучшения своего «я», расширения своего «я», никогда не может привести к истине,потому что это всегда процесс замыкания на себе; тогда как осознание – это состояние, в котором может возникнуть истина, истина того, что есть, простая истина повседневного существования. Просто когда мы понимаем истину повседневного существования, мы можем продвигаться вперёд. Мы должны начать с близкого, чтобы зайти далеко. Но большинство из нас хочет прыгнуть, начать далеко без понимания того, что близ ко. По мере того как мы поймём близкое, мы обнаружим, что расстояния между близким и далёким нет. Расстояния нет – начало и конец едины.

9. О ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ

ВОПРОС: Вы часто говорите о взаимоотношениях. Что это означает для вас?
КРИШНАМУРТИ: Прежде всего не существует такой вещи, как изолированное существование. Быть – значит быть во взаимоотношениях, и без взаимоотношений нет существования. Что мы подразумеваем под взаимоотношениями? Это взаимосвязанные вызовы и ответы между двумя людьми, между вами и мной, вызов, который вы бросаете и который я принимаю или на который я отвечаю; а также вызов, который я бросаю вам. Взаимоотношения между двумя людьми создаёт обще ство; общество не независимо от вас и от меня; масса сама по себе – не отдельная целостность, но вы и я в наших взаимоотношениях друг с другом создаём массу, группу, общество. Взаимоотношения это осознание взаимосвязи между двумя людьми. На чём эти взаимоотношения обычно основываются? Не основываются ли они на так называемой взаимозависимости, на обоюдном содействии? По крайней мере мы говорим, что это взаимная помощь, взаимное содействие и так далее; но на самом деле вне слов, вне эмоциональной завесы, которую мы набрасываем друг на друга, –на чём они основаны? На взаимном удовлетворении, не так ли? Если я вам неприятен, вы избавляетесь от меня; если я вам приятен, вы принимаете меня – либо как вашу жену, либо как вашего соседа или друга. Таков факт.
Чем является то, что вы называете семьёй? Очевидно, это взаимоотношения близости и общности. Существует ли общность в вашей семье, в ваших взаимоотношениях с вашей женой, с мужем? Наверняка это подразумевается под взаимоотношениями, не так ли? Взаимоотношения означают общность без страха, свободу понимать друг друга, общаться напрямую. Очевидно, взаимоотношения означают это – находиться в состоянии общности с другим. Так ли это происходит у вас? Существует ли общность между вами и вашей женой? Возможно, в физическом смысле – но это не взаимоотношения. Вы и ваша жена живёте по разные стороны стены изоляции, не так ли? У вас свои устремления, свои амбиции, а у неё свои. Вы живёте за стеной и время от времени заглядываете поверх этой стены – и это вы называете взаимоотношениями. Таков факт, не правда ли? Вы можете увеличить это, смягчить это, ввести новый набор слов для описания этого, но таков факт – что вы и другой живёте в изоляции и что жизнь в изо ляции вы называете взаимоотношениями.
Если существуют настоящие взаимоотношения между двумя людьми, а это означает, что у них есть общность, последствия этого грандиозны. Тогда нет изоляции, тогда есть любовь, а не ответственность и долг. Именно люди, изолированные за своими стенами, говорят об ответственности и долге. Человек, который любит, не говорит об ответственности – он любит. Поэтому он делит с другим его радости, его горести, его день ги. Таковы ли ваши семьи? Существует ли непосредственное общение с вашими жёнами, с вашими детьми? Очевидно, нет. Поэтому семья – только предлог для сохранения имени, или традиции, чтобы получить то, что вам нужно, сексуально или психологически; так семья становится способом продолжения себя, носителем вашего имени. Это вид бессмертия, вид посто янства. Семья также используется как способ получения удовлетворения. Я безжалостно эксплуатирую других в деловом мире, в политическом и социальном мире вовне, а дома я ста раюсь быть добрым и великодушным. Или же мир для менячрезмерен, мне нужен покой, и я иду домой. Я страдаю в мире, и я иду домой и пытаюсь найти утешение. Так я пользуюсь взаимоотношениями как способом удовлетворения, а это означает, что я не хочу, чтобы мои взаимоотношения доставляли мне беспокойство.

Итак, люди ищут такие взаимоотношения, которые дают взаимное удовлетворение; если вы не получаете удовлетворения, вы меняете взаимоотношения; вы либо разводитесь, либо остаётесь вместе, но ищете удовлетворения где-то ещё, или переходите от одних взаимоотношений к другим, пока не находите то, что вы ищете – а это удовлетворение и чувство защищённости, комфорта. В конце концов таковы наши вза имоотношения в мире, и так оно действительно происходит. Взаимоотношения ищутся там, где есть уверенность, где вы как личность можете жить в состоянии уверенности, в состоянии удовлетворения, в состоянии неведения – и всё это всегда создаёт конфликт, не так ли? Если вы не даёте мне удовлетворения, а я ищу удовлетворения, естественно, должен быть конфликт, потому что мы оба ищем друг в друге безопасность; когда возникает неуверенность в такой безопасности, вы начинаете ревновать, ожесточаетесь, неистовствуете, в вас пробуждается собственничество и так далее. Поэтому взаимоотношения неизбежно влекут за собой чувство собственничества, осуждение, настойчивое требование уверенности, безопасности, комфорта и удовлетворения, и в этом, естественно, нет любви.
Мы говорим о любви, мы говорим об ответственности, о долге, но в действительности нет любви; взаимоотношенияоснованы на удовлетворении, последствия этого мы видим в современной цивилизации. То, как мы обращаемся с нашимижёнами, детьми, соседями, друзьями, указывает на то, что в наших взаимоотношениях действительно совсем нет любви. Это только взаимный поиск удовлетворения. И если это так – в чём тогда цель взаимоотношений? В чём их конечная значимость? Если вы наблюдаете себя во взаимоотношениях с другими, не обнаруживаете ли вы, что взаимоотношения – это процесс са мораскрытия? Разве мой контакт с вами не раскрывает моего собственного состояния бытия, если я осознаю, если я достаточно бдителен, чтобы осознавать мою собственную реакцию во взаимоотношениях? В действительности взаимоотношения – это процесс самораскрытия, а это процесс самопознания; это раскрытие обнаруживает много неприятных вещей, лишающие покоя неприятные мысли, поступки. Поскольку мне не нравится то, что я обнаруживаю, я бегу от взаимоотношений неприятных к взаимоотношениям приятным. Поэтому взаимоотношения мало что значат, когда вы просто ищете в них взаимное удовлетворение, но становятся чрезвычайно значимыми, когда благодаря им происходит самораскрытие и самопознание.
В конечном счёте не существует взаимоотношений в любви, не так ли? Только когда вы любите что-то и ожидаете ответа на вашу любовь – взаимоотношения существуют. Когда вы лю бите, когда отдаётесь чему-то полностью, целиком, –взаимоотношений нет.
Если вы действительно любите, если существует такая любовь, это замечательно. В такой любви нет трений, нет одного и другого, а есть полное единение. Это состояние целостности, полноты бытия. Бывают такие моменты, такие редкие, счастливые, радостные моменты полноты любви, полноты общности. Обычно в любви важна не любовь, а важен другой, важным становится предмет любви; важность обретает тот, на кого направлена эта любовь, а не сама любовь. Тогда предмет любви становится важным – по разным причинам, биологическим, словесным или из-за желания получить удовлетворение, комфорт и так далее – а любовь отступает. Тогда чувство собственности, обладания, ревность и требования создают конфликт, и любовь отступает всё дальше и дальше; чем дальше она отступает, тем менее важной становится проблема взаимоотношений, тем меньше её ценность и значимость. Так что любовь – одна из наиболее трудно постигаемых вещей. Она не приходит в ответ на интеллектуальный запрос, её нельзя создать разными методами, способами и дисциплиной. Это состояние бытия, когда деятельность «само», деятельность «я», прекращается; но она не прекратится, если вы просто подавите её, станете избегать её или подчинять дисциплине. Вы должны понять, как действует «само» на всех уровнях сознания. У нас бывают моменты, когда мы действительно любим, когда нет мысли, нет мотивации, но та кие моменты очень редки. А оттого, что они редки, мы цепляемся за них в памяти и так создаём барьер между живой реальностью и нашим повседневным существованием.
Для того чтобы понять взаимоотношения, прежде всего важно понять то, что есть, что на самом деле происходит в нашей жизни, во всех разнообразных тонких формах; и также что реально подразумевается под взаимоотношениями. Взаимоотношения – это самораскрытие; мы прячемся за комфорт, потому что мы не хотим открыть себя самому себе – тогда взаимоотношения утрачивают огромную глубину, значимость и красоту. Настоящие взаимоотношения возможны только там, где есть любовь, но любовь – это не поиск удовлетворения. Любовь существует только при самозабвении, при полной общности, не между одним или двумя, но общности, единении с высшим; и это может иметь место, только когда «само» забыто.

10. О ВОЙНЕ

ВОПРОС: Как мы, можем разрешить наш нынешний политический кризис и прекратить хаос в мире? Может ли отдельный человек сделать что-либо, чтобы предотвратить неминуемую войну?
КРИШНАМУРТИ: Война – это зрелищная и кровавая проек ция нашей повседневной жизни, не так ли? Война – всего лишь внешнее выражение нашего внутреннего состояния, наши повседневные действия в увеличенном виде. Она более зрелищна, более кровава, более разрушительна, но она – суммарный результат нашей личной деятельности. Поэтому и вы, и я несём ответственность за войну, и что же мы можем сделать, чтобы предотвратить её? Очевидно, что непрерывно надвигающаяся война не может быть остановлена вами и мной, потому что она уже в действии; она уже происходит, хотя в настоящее время главным образом на психологическом уровне. Поскольку она уже происходит, её нельзя остановить – противоречий слишком много, они слишком велики, и они уже проявились. Но вы и я, видя, что дом охвачен пламенем, можем понять причину этого пожара, можем уйти от него и построить в новом месте из различных материалов, которые не воспламеняются, которые не вызовут новые войны. Вот всё, что мы можем сделать. Вы и я можем увидеть, что порождает войны, и если мы заинтересованы в том, чтобы их остановить, мы начинаем менять самих себя, поскольку мы являемся причиной войн.
Пару лет назад, во время войны, ко мне пришла американка. Она сказала, что потеряла сына в Италии и у неё есть другой сын, ему шестнадцать лет и она хочет его спасти; мы обсудили эту проблему. Я сказал ей, что для спасения сына она должна перестать быть американкой; она должна перестать быть ал чной, перестать накапливать богатство, стремиться к власти, к доминированию и быть простой в моральном смысле – не только простой в одежде, во внешних проявлениях, но простой в мыслях и чувствах, в своих взаимоотношениях. Она сказала: «Это слишком. Вы требуете слишком многого. Я не могу быть такой, потому что обстоятельства имеют слишком боль шую власть надо мной, чтобы я могла измениться». Поэтому она была ответственна за гибель своего сына.
Мы можем контролировать обстоятельства, потому что мы их создаём. Общество – это продукт взаимоотношений, и ваших и моих. Если мы изменим наши взаимоотношения, изме нится и общество; полагаться только на законы, на принужде ние для изменения во вне общества, оставаясь при этом внутренне испорченными, продолжая стремиться к власти, к высокому положению, к доминированию, – значит разрушать внешний мир, как бы тщательно и научно он ни был построен. Внутреннее всегда преодолевает внешнее.
Каковы причины войны – религиозные, политические или экономические? Очевидно – вера, либо в национализм, либов идеологию или какую-то определённую догму. Если бы у нас не было веры, а была бы добрая воля, любовь и взаимное уважение, тогда не было бы войны. Но мы вскормлены на верованиях, идеологиях и догмах и потому порождаем неудовлетворённость. Нынешний кризис имеет особый характер, и мы, люди, должны либо идти путём непрерывных войн и постоянных конфликтов, являющихся результатом наших повседневных действий, либо увидеть причины войн и отказаться от них.
Очевидно, что причиной войн является желание добиться власти, положения, доминирования, денег; а также болезнь, именуемая национализм, почитание некоего флага, болезнь организованной религии, почитание догмы. Всё это причи ны войны; если вы как личность принадлежите какой-либо организованной религии, если вы испытываете жажду власти, если вы завистливы, вы неизбежно создадите общество, обречённое на разрушение. Поэтому ещё раз: это зависит от вас, а не от лидеров – не от так называемых государственных деятелей и тому подобных. Это зависит от вас и от меня, но мы, по-видимому, не осознали этого. Если бы мы однажды по-настоящему почувствовали ответственность за наши действия,как быстро мы смогли бы положить конец всем этим войнам, этим ужасающим бедствиям! Но вы видите – мы равнодушны. Мы имеем три трапезы в день, мы имеем наши работы, мы имеем наши банковские счета, большие или маленькие, и говорим: «Бога ради, не тревожьте нас, оставьте нас в покое». Чем выше наше положение, тем больше мы нуждаемся в безопасности, постоянстве, покое, тем больше мы хотим, чтобы нас никто не трогал, чтобы всё сохранялось так, как есть; но всё не может сохраниться как есть, потому что нечего сохранять. Всё распадается. Мы не хотим взглянуть в лицо всему этому, мы не хотим взглянуть в лицо тому факту, что вы и я несём ответственность за войны. Мы с вами можем говорить о мире, проводить конференции, сидеть вокруг стола и вести дискуссию, но внутренне, психологически, мы хотим власти, положения, мы мотивированы жадностью. Мы интригуем, мы националисты, мы связаны верованиями, догмами, за которые мы го товы умирать и уничтожать друг друга. Неужели вы думаете, что у таких людей, как вы и я, может быть мир в этом мире? Чтобы у нас был мир, мы должны быть мирными; жить мирно означает не создавать антагонизм. Мир – не идеал. Для меня идеал – это просто уход, бегство от того, что есть, противоречие тому, что есть. Идеал мешает прямому воздействию на то, что есть. Чтобы установился мир, мы должны будем любить,мы должны будем начать жить не идеальной жизнью, но видеть вещи такими, каковы они есть, и воздействовать на них, преображать их. Пока каждый из нас ищет психологическую безопасность, физическая безопасность, в которой мы нужда емся – пища, одежда и жилище, – разрушается. Мы ищем психологическую безопасность, которая не существует; а мы ищем её, если можем, во власти, в положении, титулах, именах – всё это разрушает физическую безопасность. Это очевидный факт, если вы рассмотрите его.

Чтобы установить мир, чтобы прекратились войны, нуж на революция в человеке, в вас и во мне. Без этой внутренней революции экономическая безопасность не имеет смысла, ибо голод – результат плохо отлаженных экономическихусловий, а это результат нашего психологического состояния – жадности, зависти, злой воли и собственничества. Чтобы положить конец скорби, голоду, войне, нужна психо логическая революция, и мало кто из нас готов встать лицом к лицу с этой необходимостью. Мы будем обсуждать мир, планировать законодательство, создавать новые Лиги наций, и так далее, и тому подобное; но мы не добьёмся мира, пото му что не откажемся от нашего положения, от нашей власти, от наших денег, от нашей собственности, от нашей глупой жизни. Полагаться на других совершенно бесполезно; другие не принесут нам мира. Ни один лидер не даст нам мира, ни одно правительство, ни одна армия, ни одна страна. Мир принесёт только внутреннее преображение, ведущее к внешнему действию. Внутреннее преображение не означает изоляцию, уход от внешнего действия. Наоборот, правильное действие возможно только тогда, когда есть правильное мышление, и нет правильного мышления, когда нет самопознания. Без познания себя нет мира.
Чтобы положить конец внешней войне, вы должны начать с того, чтобы положить конец войне в самом себе. Некоторые из вас кивнут головой и скажут: «Я согласен», – и выйдут и станут делать ровно то же самое, что вы делали последние десять или двадцать лет. Ваше согласие только словесно и не имеет значения, ибо бедствия и войны в мире не прекратятся из-за нашего небрежного согласия. Они прекратятся только тогда, когда вы осознаете опасность, когда вы осознаете свою ответственность, когда вы не станете предоставлять это кому-то другому. Если вы осознаете страдание, если вы поймёте неотложность немедленного действия и не будете откладывать его, тогда вы преобразите себя; мир наступит, только когда вы сами будете мирными, когда вы сами в мире со своим ближним.

11. О СТРАХЕ

ВОПРОС: Как мне избавиться от страха, который оказывает влияние на всю мою деятельность?
КРИШНАМУРТИ: Что мы подразумеваем под страхом? Страх чего? Есть различные типы страха, и нам нет необходимости рассматривать каждый тип. Но мы можем видеть, что страх появляется, когда наше понимание взаимоотношений не является полным. Взаимоотношения – не только между людьми, но и между нами и природой, между нами и собственностью, между нами и идеями; пока эти взаимоотношения не поняты полностью – страх неизбежен. Жизнь – взаимоотноше ния. Быть – быть взаимосвязанным, и вне взаимосвязи жизни нет. Ничто не может существовать в изолированности; пока ум в поисках изолированности – страх неизбежен. Страх не абстрактен; он существует только по отношению к чему-то.
Вопрос – как избавиться от страха? Прежде всего всё, что преодолевается, приходится преодолевать снова и снова.Никакая проблема не может быть преодолена окончательно, побеждена; она может быть понята – но не завоёвана. Это два совершенно разных процесса, и процесс преодоления ведёт к дальнейшему смятению, к дальнейшему страху.Сопротивляться, теснить, доминировать, биться с проблемой или выстраивать защиту против неё – создаёт лишь дальнейший конфликт, тогда как если мы сможем понимать страх, вникать в него полностью, шаг за шагом, исследовать всё, что он содержит, тогда страх никогда не вернётся ни в какой форме.
Как я сказал, страх не абстрактен; он существует только во взаимоотношениях. Что же мы подразумеваем под страхом?В конечном счёте – разве не так? – мы боимся не быть, не стать. Теперь, когда присутствует страх не существовать, не продвигаться вперёд, не достигнуть или страх неведомого, незнаемого, смерти – может ли этот страх быть преодолён определением, решением, умозаключением, каким-то выбором? Очевидно, что нет. Просто подавление, сублимация, или подмена, создают дальнейшее сопротивление, не так ли? Так что страх никогда не может быть преодолён путём какой-либо формы дисциплины, какой-либо формы сопротивления. Этот факт должен быть увиден очень отчётливо, прочувствован и пережит: страх не может быть преодолён никакой формой защиты или сопротивления и не может быть свободы от страха путём поиска ответа, путём просто интеллектуального или словесного объяснения.
Так чего именно мы боимся? Мы боимся некоего факта? – или мы боимся идеи, мысли относительно этого факта? Боимся ли мы чего-то, как оно есть, или мы боимся того, что мы думаем о том, каким оно является, нашей мысли об этом? Возьмём, к примеру, смерть. Мы боимся факта смерти – или идеи, мысли о смерти? Факт – одно, а идея о факте – другое. Боюсь ли я слова «смерть» или факта самого по себе? Из-за того, что я боюсь слова, идеи, я никогда не понимаю факта, я никогда не смотрю на факт, я никогда не вступаю с ним в непосредственное отношение. Только когда я в полном единении с фактом – никакого страха нет. Если полной общности с фактом нет, тогда есть страх, и никакого единения с фактом быть не может, пока я имею идею, мнение, теорию относительно факта, так что у меня должна быть полнаяясность в вопросе – боюсь ли я слова, идеи или самого факта. Когда я с фактом лицом к лицу – понимать тут нечего: вот факт, и я могу иметь с ним дело. Если же я боюсь слова, тогда я должен понять это слово, вникнуть во всю полноту процесса всего того, что включено в это слово, этот термин.

Например, человек боится одиночества, боится боли, боли одиночества. Несомненно, страх этот существует потому, что человек никогда по-настоящему не вглядывался в одиночество, никогда не был с ним в полной общности. В момент, когда че ловек полностью открыт факту одиночества, он может понять, что это такое, но человек имеет идею, мнение относительно одиночества, основанное на полученном знании; эта идея, мне ние, это полученное знание относительнофакта и есть то, что создаёт страх. Страх есть очевидный результат наименования, присвоения термина, определения, проектирующего символа, представляющего факт; то есть страх не независим от слова, от термина.
У меня имеется реакция, скажем, на одиночество; то есть я говорю, что меня страшит быть ничем, ничего собой не представлять. Боюсь ли я факта самого по себе, или же страх этот пробуждён тем, что у меня имеется приобретённое ранее зна ние об этом факте? – знание, являющееся словом, символом, образом. Как может существовать страх факта? Когда я лицом к лицу с фактом, в непосредственном соприкосновении с ним, я могу смотреть на него, наблюдать его; поэтому страха факта нет. Что вызывает страх, так это мои опасения по поводу этого факта, чем этот факт может быть или что он может сделать.
Вот это моё мнение, моя идея, мой опыт, моё знание о факте – вот что создаёт страх. Пока имеет место вербализацияфакта, дающая факту наименование и тем самым идентифицирующая или осуждающая его, пока мысль судит о нём как наблюдающий – страх неизбежен. Мысль – продукт прошедшего, существовать она может только благодаря вербализации, с по мощью символов, с помощью образов; пока мысль рассматривает или истолковывает факт – страх неизбежен.

Так что это ум и есть то, что создаёт страх, ум, являющийся процессом мышления. Мышление – вербализация. Вы не можете мыслить без слов, без символов, образов; эти образы, представления – предрассудки, ранее приобретённые знания, опасения ума – проецируются на факт, и из этого здесь появляется страх. Свобода от страха есть только тогда, когда ум спосо бен смотреть на факт, не истолковывая его, не давая ему наименования, не снабжая его ярлыком. Это очень трудно, поскольку чувства, реакции, тревожности, имеющиеся у нас, немедленно идентифицируются умом – и выдаётся слово. Чувство ревности отождествляется с тем же словом. Возможно ли не идентифицировать чувство, смотреть на это чувство, не давая ему имени? Это наименование чувства и есть то, что даёт ему длительность, даёт ему силу. В момент, когда вы даёте наименование тому, что вы называете страхом, вы усиливаете его; но если вы можете смотреть на это чувство без приклеивания к нему термина, вы обнаружите, что оно улетучивается. Так что человеку, чтобы быть полностью свободным от страха, существенно важно понимать весь этот процесс определения, приклеивания терминов, проецирования символов, образов, представлений, придания фактам наименований. Свобода от страха может быть лишь там, где присутствует самопознание. Самопознание – начало мудрости, что и есть окончание страха.

12. О СКУКЕ И ИНТЕРЕСАХ

ВОПРОС: Меня ничего не интересует. Но жизнь большинства людей заполнена множеством интересов. Мне нетнужды работать, поэтому я не работаю. Должен ли я заняться каким-либо полезным трудом?
КРИШНАМУРТИ: Иначе говоря, заняться общественной, политической или религиозной деятельностью, так? Из-за того, что вам больше нечего делать, вы становитесь реформатором! Если вам нечего делать, если вам скучно – почему не скучать? Почему не быть таким? Если вам грустно – будьте грустным. Не пытайтесь найти выход из этого, потому что ваша скука имеет огромное значение, если вы способны понять её, жить с ней. «Мне скучно, поэтому я стану делать что-то другое», – вы просто пытаетесь бежать от скуки, а так как большая часть нашей деятельности и есть бегство, вы приносите больше вреда в общественном и других отношениях. Когда вы бежите от чего-то, в этом намного больше вреда, чем когда вы остаётесь таким, какой вы есть. Трудность в том, как оставаться с этим и не бежать от этого, поскольку большая часть нашей деятельности – это процесс бегства, вам чрезвычайно трудно прекратить этот процесс и посмотреть ему в лицо. Поэтому я рад, если вам действительно скучно, и говорю: «Точка, давайте остановимся на этом, посмотрим на это. Почему вы должны что-то делать?»

Если вам скучно – почему вы скучаете? Что это такое – скука? Почему вас ничего не интересует? Должны быть причины, которые притупили вас: страдание, бегство, верования, непрерывная деятельность притупили ум, сделали сердце невосприимчивым. Если вы сможете понять, почему вам скучно, почему у вас нет интересов, тогда, несомненно, вы решите эту проблему, не так ли? Тогда заработает пробуждённый интерес. Если вам не интересно, почему вы скучаете,вы не можете заставить себя обрести интерес в какой-либо деятельности, просто делать что-то, подобно белке, котораябегает по клетке. Я знаю, что большинство из нас предаются именно такого рода деятельности. Но мы можем найти внутренне, психологически, почему мы пребываем в состоянии полнейшей скуки; мы можем увидеть, почему большинство из нас находятся в этом состоянии: мы исчерпали себя эмоцио нально и умственно; мы перепробовали так много всего, так много перечувствовали, так много развлекались, экспериментировали, что у нас всё притупилось, мы стали вялыми. Мы присоединяемся к одной группе, делаем всё, что от нас требуется, и покидаем её; затем мы идём куда-то ещё и пробуем что-то другое. Если у нас не получается с одним психологом, мы идём к кому-то другому или к священнику; если у нас не получается там, мы идём к другому учителю и так далее; мы всё время куда-то идём. Этот процесс постоянного растягивания и постоянного искания истощает, не так ли? Как всякие чув ствования, он вскоре притупляет ум.
Мы это делали, мы переходили от чувствования к чувство ванию, от возбуждения к возбуждению, пока не дошли до той точки, когда мы действительно истощены. Теперь, осознав это, не продолжайте то же самое, отдохните. Успокойтесь. Пусть ум наберётся сил сам по себе; не насилуйте его. Как почва обновляется за зиму, так же и ум, когда ему позволяют оставаться в по кое, обновляется. Но очень трудно позволить уму быть спокойным, оставаться лежать «под паром» после всего этого, ибо ум хочет делать что-то всё время. Когда вы подходите к такой точ ке, где вы действительно позволяете себе быть таким, какой вы есть, – скучающим, некрасивым, безобразным или каким бы то ни было, – тогда появляется возможность с этим справиться.
Что происходит, когда вы принимаете что-то, когда вы принимаете то, какой вы есть? Когда вы принимаете, что вы то, что вы есть, – в чём же проблема? Проблема существует только тогда, когда вы не принимаете что-то, как оно есть, и хотите преобразовать его, – это совсем не означает, что я выступаю за состояние довольства, наоборот. Если мы принимаем себя, какие мы есть, тогда мы видим, что то, чего мы боялись, то, что мы называли скукой, то, что мы называли отчаянием, то, что мы называли страхом, подверглось полному изменению. Произошло полное преображение того, чего мы боялись.
Вот почему важно, как я сказал, понять процесс нашего мышления, пути нашего мышления. Самопознание нельзя почерпнуть у кого-то, из какой-нибудь книги, какой-нибудь профессии, психологии или у психоаналитика. Его нужно найти самому – потому что это ваша жизнь. Без расширения и без углубления этого знания о себе – делайте что угодно в соответствии с любыми внешними или внутренними обстоятельствами, влияниями, это всегда будет почвой, порождающей отчаяние, боль, скорбь. Чтобы выйти за пределы деятельности ума, замыкающей ваше «я», вы должны понять её; а понять её означает осознавать действия во взаимоотношениях, отношений к вещам, к людям и к идеям. В этих взаимоотношениях, которые являются зеркалом, мы начинаем видеть себя без какого бы то ни было оправдания илиосуждения; и из этого более широкого и более глубокого познания путей нашего ума можно двигаться дальше; можно привести ум в состояние покоя и обрести то, что реально.

13. О НЕНАВИСТИ

ВОПРОС: Если быть совершенно честным, я должен признать, что я ощущаю негодование, а временами и ненавистьпочти к каждому. Это делает жизнь мою очень несчастной и мучительной. Интеллектуально я понимаю, что сам я и являюсь этим возмущением, этой ненавистью; но совладать с этим не могу. Можете ли вы указать мне какой-то выход?
КРИШНАМУРТИ: Что мы подразумеваем под «интеллекту ально»? Когда мы говорим, что мы понимаем что-то интеллекту ально, что мы имеем в виду при этом? Существует ли вообще такая вещь – интеллектуальное понимание? Или это означает, что ум просто понимает слова, ведь это наш единственный способ общаться друг с другом! Можем ли мы, однако, действительно понимать что-либо на одном лишь словесном уровне, ментально? Это первое, во что мы должны внести полную ясность: не является ли так называемое интеллектуальное понимание препятствием для понимания. Понимания, конечно, целостного, не разделённого, не частичного? Либо я понимаю что-то, либо я не понимаю. Говорить себе: «Я понимаю что-то интеллекту ально», безусловно, является препятствием для понимания. Это частичный процесс и, следовательно, вообще не понимание.
Теперь вопрос: «Как мне, негодующему, ненавидящему, как мне освободиться от этого или как мне справиться с этой проблемой?» Как вы справляетесь с проблемой? Что представляет собой проблема? Несомненно, проблема есть нечто беспокоящее. Я возмущён, негодую, я преисполнен ненависти; я ненавижу людей, и это причиняет боль. И я осознаю это. Что мне делать? Это очень беспокоящий фактор в моей жизни. Что мне делать, как мне действительно освободиться от этого – не на какие-то мгновения отбросить это, но освободиться от этого фундаментально, полностью и окончательно? Как мне сделать это?

Это для меня проблема, ведь это беспокоит меня. Если бы это не было беспокоящей вещью, это не было бы проблемой для меня. Но поскольку это причиняет боль, беспокойство, тревогу, поскольку я считаю, что это уродливо, я хочу от этого избавиться. Таким образом, то, от чего я хочу отделаться, – это беспо койство, не так ли? Я даю этому разные имена – в разное время, в зависимости от настроения; один день я называю это так, другой день как-то иначе, но желание, основополагающее, – не быть обеспокоенным. Разве не так? Поскольку удовольствие не является беспокоящим – я принимаю его. Я не хочу от удоволь ствия избавляться, ведь в нём нет беспокойства – по крайней мере в данный момент, но ненависть, негодование – очень беспокоящие факторы в моей жизни, и я хочу от них избавиться.
Моя забота – не быть обеспокоенным, и я пытаюсь найти способ никогда не испытывать беспокойства. Почему я должен не быть обеспокоенным? Я должен быть обеспокоенным, чтобы выяснять, не так ли? Я должен пройти сквозь невероятные потрясения, волнения, тревоги, чтобы выяснять, разве не так? Если я не буду обеспокоенным, я буду оставаться в состоянии спячки, и, может быть, именно этого и хочет большинство из нас – быть умиротворёнными, быть погружёнными в сон ливость, уйти от всякого беспокойства, отыскать изолирован ность, уединённость, безопасность. Если я не возражаю про тив беспокойства – по-настоящему, не только поверхностно, если я не возражаю против беспокойства, поскольку я хочу выяснять, – тогда моё отношение к ненависти, к негодованию претерпевает изменение, не так ли? Если я не возражаю против обеспокоенности, тогда наименование уже не является важным, так ведь? Слово «ненависть» уже лишено важности, верно? Или «возмущение» по отношению к людям – уже не важно, ведь так? Ведь в этом случае я непосредственно переживаю состояние, которое я считаю негодованием, без описания словами этого переживания.
Гнев – очень беспокоящее качество, подобно ненависти и возмущению; и очень немногие из нас переживают гнев непосредственно, не прибегая к словам. Если мы не облекаем его в слова, если мы не называем его гневом, несомненно, пережи вание совсем иное, разве не так? Присваивая ему термин, мы обесцениваем новое переживание или фиксируем его в терминах старого, тогда как если мы не называем его, тогда имеет место переживание, которое понимается непосредственно, и это понимание приносит трансформацию в само это переживание.
Возьмём, к примеру, мелочность. Большинство из нас, когда мы мелочны, не осознают этого – мелочность в денежных делах, мелочность в вопросах прощения тех, кто нас обидел, вы знаете, быть мелочным просто. Уверен, мы хорошо знакомы с этим. Теперь, осознавая это, как мы собираемся быть свободными от этого качества? – не становится великодушными, это совсем не то, что надо. Быть свободными от мелочности включает в себя великодушие,становиться великодушными вы не можете. Конечно, следует осознать это. Вы можете быть очень великодушным, предоставляя крупные суммы своему обществу, своим друзьям, и в то же время проявлять чрезвычайную мелочность,давая чаевые, – вы понимаете, что я подразумеваю под «мелочностью». Человек не сознаёт этого. Когда он начинает сознавать это – что происходит? Мы применяем нашу волю, чтобы стать великодушными; мы стараемся преодолеть мелочность; мы дисциплинируем себя, чтобы быть великодушными, и так далее и так далее. Но в конечном счёте усилие воли быть чем-то – по-прежнему часть мелочности в несколько расширенном виде, так что если мы ничего из этого не делаем, а просто осознаём всё, что включено в мелочность, не давая ей термина, мы увидим, что имеет место радикальная трансформация.
Пожалуйста, поэкспериментируйте с этим. Прежде всего человек должен быть обеспокоенным, и вполне очевидно, что боль шинство людей не любят быть обеспокоенными. Мы думаем, что мы нашли некий образец жизни – Учителя, веру, что угодно, – и на этом успокаиваемся. Это как иметь удобную бюрократическую работу, которую можно выполнять на протяжении всей жизни. С таким же умонастроением мы подходим к различным качествам, от которых мы хотим избавиться. Мы не видим, как важно быть обеспокоенным, быть без ощущения внутренней безопасности, не быть зависимым. Несомненно, раскрыть что-либо вы можете только при отсутствии внутренней безопасности, ведь только в таком состоянии вы видите и понимаете. Мы хотели бы жить как человек, у которого много денег, когда всё легко; он небудет беспокоиться; он не хочет быть обеспокоенным.
Обеспокоенность существенно важна для понимания, и всякая попытка обрести безопасность – препятствие для понимания. Когда мы хотим избавиться от чего-то, что нарушает покой, это, несомненно, препятствие. Если мы можем переживать чувство непосредственно, не давая ему наименования, я думаю, мы найдём в нём очень многое; тогда не будет больше битвы с ним, поскольку переживающий и то, что переживает ся, одно, и это существенно. Пока переживающий облекает чувство, переживание в слова, он отделяет себя от чувства, от переживания и воздействует на них; такое воздействие – искусственное, иллюзорное действие. Но если слова не применяются, тогда тот, кто переживает и то, что переживается, одно целое. Эта целостность необходима и должна быть воспринята со всей основательностью.

14. О БОЛТОВНЕ

ВОПРОС: Пересуды имеют ценность для раскрытия себя, особенно для понимания отношения других ко мне.Серьёзно, почему бы и не воспользоваться сплетней как средством раскрытия того, что есть? Меня не шокирует слово «сплетня» – лишь потому, что она издавна осуждается.
КРИШНАМУРТИ: Интересно – почему мы сплетничаем? Не потому, что это раскрывает для нас других. И почему другим надо быть раскрытыми для нас? Почему вы хотите знать других? Почему эта необычайная заинтересованность другими? Прежде всего почему мы сплетничаем? Это форма беспокойности, разве нет? Как и тревога, это показатель беспокойного ума. Откуда это желание вмешиваться, лезть к другим, узнавать, что другие делают, что говорят? Это очень поверх ностный ум – тот, что сплетничает, не так ли? – ум, интерес которого ложно направлен. Человек, задавший вопрос, по-видимому, думает, что другие открываются ему благодаря его заинтересованности ими – их делами, их мыслями, их мнениями. Но можем ли мы узнать других, если мы не знаем самих себя? Можем ли мы судить о других, когда мы не знаем путей нашего собственного мышления, путей того, как мы действу ем, путей того, как мы ведём себя? Отчего этот необычайный интерес, озабоченность другими? Не бегство ли это, на самом деле – это желание выяснить, что другие думают и чувствуют и о чём болтают? Не способ ли это убежать от самих себя? Нет ли в этом также и желания вмешаться в жизни других? Разве наша собственная жизнь недостаточно трудна, недостаточно сложна, недостаточно болезненна, мучительна и без занятия другими, без вмешательства в жизнь других? Есть ли время думать о других в такой болтливой, грубой, уродливой форме? Почему мы делаем это? Вы знаете, каждый делает это. Практически каждый сплетничает о ком-то другом. Почему? Я думаю, мы сплетничаем о других, прежде всего, потому, что мы недостаточно интересуемся процессом нашего собственного мышления и наших собственных действий. Мы хотим видеть, что другие делают и, быть может, мягко говоря, подражать другим. Обычно, когда мы сплетничаем, мы осуждаем других, но, опятьже выражаясь мягко, это, возможно, чтобы подражать другим. Почему мы хотим подражать другим? Не указывает ли всё это на необычайную мелкость нас самих? Это необычайно вялый, тусклый, тупой ум – тот, что хочет возбуждения, и отправляется во внешнее, чтобы получить его. Другими словами, сплетни, пересуды есть некая форма ощущений – не так ли? – которыми мы балуем себя, потакаем себе. Это могут быть разного рода ощущения, но всегда присутствует это желание найти возбуждение, развлечение, отвлечение. Если действительно глубоко войти в этот вопрос, то возвращаешься к самому себе, что показывает, что человек действительно чрезвычайно мелок и ищет возбуждения во внешнем, в разговорах о других. Поймайте себя в следующий раз болтающим о ком-то; если вы осознаете это, оно укажет вам на очень многое о вас самом. Не прикрывайте это, говоря, что вы просто небезразличны к другим. Это свидетельствует о беспокойности, чувстве возбуждения, мелкости, об отсутствии подлинного, глубокого интереса к людям, не имеющего ничего общего с болтовнёй пересудов.
Следующая проблема – как остановить пересуды? Это следующий вопрос, не так ли? Когда вы осознаёте, что вы сплетничаете – как вам остановить это? Если это становится привычкой, уродливой вещью, продолжающейся день за днём – как вам остановить это? Возникает ли этот вопрос? Когда вы знаете, что вы сплетничаете, когда вы осознаёте, что вы сплетничаете, осознаёте всё, с этим связанное – говорите ли вы тогда себе: «Как мне остановить это?»? Не прекращается ли оно само по себе в момент, когда вы осознаёте, что вы сплетничаете? Это «как» не возникает вообще. Это «как» возникает, только когда вы не осознаёте; и болтовня указывает на отсутствие осознавания. Поэкспериментируйте с этим для себя в следующий раз, когда будете сплетничать, и увидите как быстро, как момен тально вы перестаёте сплетничать, когда вы осознаёте, что вы болтаете о чём-то, осознаёте, что язык ваш действует помимо вас. Чтобы остановить это, не требуется действия воли. Всё, что необходимо – это осознавать, сознавать то, что вы говорите и видеть содержание этого. Вам не нужно осуждать или оправдывать пересуды. Осознавайте их, и вы увидите, как быстро вы остановите болтовню; потому что это раскрывает человеку его собственный образ действия, его поведение, шаблон мышления; в этом раскрытии человек открывает самого себя, что гораздо важнее, чем болтовня о других, о том, что они делают, что они думают, как они ведут себя.

Большинство из нас, кто ежедневно читает газеты, переполнены сплетнями, глобальными сплетнями. Всё это бегствоот самих себя, от нашей собственной убогости, от нашей соб ственной уродливости. Мы думаем, что посредством посредственного интереса к мировым событиям мы становимся всё более и более знающими, мудрыми, более способными что-то делать с нашими собственными жизнями. Всё это, несомненно, пути бегства от самих себя, не так ли? Внутренне мы так пусты, мелки; мы так боимся самих себя. Внутренне мы так бедны, что болтовня сплетен действует как форма обогащающего развлечения, бегство от самих себя. Мы пытаемся заполнить эту пустоту в нас знаниями, ритуалами, сплетнями, собраниями, митингами – бесчисленными путями бегства, так что наиважнейшим становится бегство, а не понимание того, что есть. Понимание того, что есть, требует внимания; чтобы знать, что ты мелок, пуст, что ты болен, необходимо огромное внимание, а не бегство – но большинству из нас нравятся эти бегства, ведь они намного приятнее, намного привлекательнее. К тому же, когда мы знаем себя такими, какие мы есть, очень трудно иметь с собой дело. Это одна из проблем, с которой мы сталки ваемся. Мы не знаем, что делать. Когда я знаю, что я мелок, что я пуст, что я страдаю, что мне больно – я не знаю, что делать, как мне справиться с этим. Потому-то человек и обращается к бегству всякого рода.
Вопрос – что делать? Несомненно, вполне очевидно – убегать нельзя; это верх нелепости и ребячества. Но когда вы лицом к лицу с собой, какой вы есть – что вы делаете? Прежде всего возможно ли не отвергать и не оправдывать это, но лишь оставаться с тем, какой вы есть? – что крайне трудно, ведь ум выискивает объяснения, осуждения, отождествления. Если он не делает ничего из этого, а остаётся с этим, тогда это будет приятием чего-то. Если я принимаю, что я темнокожий – с этим покончено; но если я вознамерился стать более светлым, воз никает проблема. Принять то, что есть, чрезвычайно трудно; это можно сделать тогда, когда нет никакого бегства, а осуждения или оправдания – форма бегства. Поэтому, когда человек понимает весь процесс того, почему он сплетничает, и когда он осознаёт абсурдность этого, жестокость и всё, что включено в это, тогда он остаётся с тем, что он есть; а мы подходим к этому всегда, чтобы либо разрушить это, либо изменить это во что-то ещё. Если мы не делаем ничего из этого, а подходим к этому с намерением понять его, быть с ним полностью, тогда мы обнаружим, что это больше не является чем-то, что устрашает нас. Тогда есть возможность преобразования того, что есть.

15. О КРИТИКЕ

ВОПРОС: Какое место во взаимоотношениях занимает критика? В чём разница между деструктивной и конструктивной критикой?
КРИШНАМУРТИ: Прежде всего – почему мы критикуем. Для того чтобы понять? Или это просто процесс придирчивости, ворчливости? Если я критикую вас – понимаю ли я вас? Приходит ли понимание путём осуждения? Если я хочу осознавать, если я хочу понимать не поверхностно, а глубоко всё значение моих взаимоотношений с вами, – начну ли я критиковать вас? Или же я осознаю эти взаимоотношения между вами и мной, молчаливо наблюдая их – не проецируя мнений, критик, суждений, отождествлений или обвинений, а молчаливо наблюдая что происходит? И если я не критикую – что происходит? Человек склонен сползти в спячку, не так ли? Это не значит, что, когда мы придираемся, ворчим, мы не впадаем в спячку. Возможно, это становится привычкой, и мы отправляем себя в спячку через привычку. Более глубокое, более обширное понимание взаимоотношений – существует только благодаря критике? Не в том дело, будет ли критика конструктивной или деструктивной, – суть не в этом. Поэтому вопрос таков: «Какое необходимосостояние ума и сердца, чтобы понимать взаимоотношения?» Что представляет собой процесс понимания? Как мы понимаем что-либо? Как вам понять своего ребёнка, если вы заинтересованы в своём ребёнке? Вы наблюдаете – не так ли? Вы следите за его игрой, вы изучаете его в его различных настроениях; вы не проецируете на него своего мнения. Вы не говорите, что он должен быть этим или тем. Вы бдительно наблюдаете – не так ли? – активно осознаёте. Тогда, возможно, вы начнёте понимать ребёнка. Если вы постоянно критикуете, постоянно навязываете свою собственную личность, свою идиосинкразию, свои мнения, устанавливая, каким он должен или не должен быть, и всё тому подобное, вы, несомненно, создаёте барьер в этих взаимоотношениях. К несчастью, большинство из нас критикует с тем, чтобы оказать формирующее влияние, с тем, чтобы вмешаться, воздействовать, повлиять; это доставляет нам определённое удовольствие, определённое удовлетворение – придавать форму чему-либо: взаимоотношениям с мужем, с ребёнком или ещё с кем-то. Вы чувствуете при этом ощущение власти, вы босс, хозяин положения, и в этом громадное удовлетворение. Конечно, никакого понимания взаимоотношений в таком процессе нет. Здесь просто воздействие, желание привести кого-то в соот ветствие с определённым шаблоном идиосинкразии, вашего желания, вашей прихоти. Всё это препятствие – не так ли? – пониманию взаимоотношений.

Существует также самокритика. Быть критичным к себе, критиковать, осуждать или оправдывать себя – приносит лиэто понимание самого себя? Когда я начинаю критиковать себя – не ограничиваю ли я процесс понимания, исследования? Разве самоанализ, некая форма самокритики, раскрывает «само», наше «я»? Что делает возможным раскрытие «само»? Постоянно анализировать себя, постоянно быть исполненным страха, критичным, несомненно, не способствует раскрытию себя. Что приносит раскрытие «само», такое, что вы начинаете понимать его – так это постоянное осознавание его без всякого принуждения, без всякого отождествления. Должна быть определённая спонтанность; вы не можете постоянно анализировать себя, дисциплинировать себя, формировать себя. Эта спонтанность существенна для понимания. Если я просто ограничиваю, контролирую, осуждаю, то этим я вношу остановку в движениемысли и чувства, не так ли? Лишь при движении мысли и чувства я раскрываю что-то – а не тогда, когда просто контролирую. Когда открываешь, важно выяснить, как действовать с этим. Если я действую в соответствии с идеей, согласно стандарту, со образуясь с идеалом, я тем самым втискиваю, вдавливаю «само» в определённый шаблон. В этом нет понимания, нет возвышения, преображения. Если я могу наблюдать «само» без всякого принуждения, без всякого отождествления, тогда есть возможность выйти за его пределы. Вот потому-то весь этот процесс приближения себя к идеалу совершенно неправилен, ложен. Идеалы – это боги кустарного, домашнего изготовления, и приспособление к образу, который спроецирован нашим «само», нашим собственным «я», несомненно, не способствует раскры тию, не приведёт к освобождению.
Так что понимание может быть только тогда, когда ум молчаливо осознаёт, наблюдая – что очень трудно, потому что нам нравится быть активными, быть неспокойными, неугомонными, критичными, осуждая, оправдывая. Такова структура нашего существа; и, через завесу идей, предрассудков, точек зрения, переживаний, памяти – мы пытаемся понимать. Возможно ли быть свободным от всех этих завес, экранов и благодаря этому понимать непосредственно, прямо? Несомненно, так мы и поступаем, когда проблема очень интенсивна; мы не прибегаем ко всем этим способам, мы подходим прямо, непосредственно. Понимание взаимоотношений приходит только тогда, когда этот процесссамокритики понят и ум тих, спокоен. Если вы слушаете меня и стараетесь следить – не прилагая слишком больших усилий – за тем, что я хочу передать, тогда есть возможность взаимного понимания между нами. Но если вы всё время критикуете, противопоставляя свои мнения, то, что вы усвоили из книг, или кто-то ещё вам что-то сказал и так далее и тому подобное, тогда вы и я не имеем взаимоотношений, потому что между нами существует эта завеса, экран. Если мы оба стараемся выяснить суть проблемы, корень проблемы, лежащий в самой же проблеме, если мы оба страстно желаем дойти до самой её глубины, выяснить истину её, раскрыть, что она такое, – тогда отношения у нас есть. Тогда ваш ум одновременно и бдителен и пассивен, наблюдая, чтобы увидеть, что истинно в этом. Поэтому ваш ум должен бытьчрезвычайно подвижным, не прикреплённым к какой-либо идее или идеалу, к какому-либо суждению, к какому-либо мнению, ук репившемуся и затвердевшему в вас как результат ваших частных опытов, переживаний. Понимание приходит, несомненно, тогда, когда имеет место быстрая гибкость пассивно осознающего ума. Тогда он способен воспринимать, тогда он чувствителен. Ум не чувствителен, когда он загружен идеями, предрассудками, мнениями, будь они за или против.

Чтобы понимать взаимоотношения, должно быть пассивное осознание – что не разрушает взаимоотношений. Напротив, оно делает взаимоотношения более жизнеспособными, более значительными. В таких взаимоотношениях имеется возмож ность подлинной привязанности; в них есть теплота, чувство взаимной близости, что не является просто ощущением или сентиментальностью. Если мы способны на такой подход, на такие взаимоотношения со всеми и всем, то наши проблемы окажутся легко разрешимыми – проблемы собственности, проблемы обладания, ведь мы и являемся тем, чем мы владеем. Человек, обладающий деньгами, и есть эти деньги. Человек, отождествляющий себя с собственностью, иесть эта собственность, этот дом, эта обстановка. То же самое с идеями или с людьми; когда присутствует обладание, взаимоотношений нет. Большинство из нас стремится к обладанию чем-то, ибо помимо этого у нас ничего нет. Если мы ничем не обладаем, не заполняем нашу жизнь обстановкой, музыкой, знаниями, тем или этим, то мы – пустые раковины. И эта раковина производит много шума, и этот шум мы называем жизнью; и этим мы удовлетворены. Если это нарушается, возникает скорбь, ибо вы внезапно видите себя таким, какой вы есть – пустой раковиной, ничего собой не представляющей. Осознавать всё содержание взаимоотношений означает действовать, и это дей ствие создаёт возможность возникновения истинных взаимоотношений, возможность раскрыть их большую глубину и их большую значимость и узнать, что такое любовь.

16. О ВЕРЕ В БОГА

ВОПРОС: Вера в Бога была мощным стимулом к лучшей жизни. Почему вы отрицаете Бога? Почему вы не пытаетесь оживить веру человека в идею Бога?
КРИШНАМУРТИ: Давайте подойдём к этой проблеме широко и разумно. Я не отрицаю Бога – было бы глупо делать это. Только человек, который не знает реальность, позволяет себе бессмысленные слова. Человек, который говорит, что он знает – не знает; человек, который переживает реальность от мгновения к мгнове нию, не имеет средств передать, сообщить эту реальность.
Вера – отрицание истины, вера препятствует истине; ве рить в Бога – не найти Бога. Ни верующий, ни неверующий не найдут Бога; потому что реальность – неведомое и ваша вера или неверие в неведомое есть просто проекция вашего «я» и, следовательно, нереальна. Я знаю, что вы веруете, и я знаю, что это имеет очень мало значения в вашей жизни. Много есть людей, тех, кто верит; миллионы веруют в Бога и находят утешение. Прежде всего – почему вы веруете? Вы веруете потому, что это даёт вам удовлетворение, утешение, надежду, и вы говорите, что это придаёт жизни смысл. На самом же деле фактически ваша вера имеет очень мало значения, ведь вы веруете и эксплуатируете, вы веруете и убиваете, вы веруете в единого Бога и убиваете друг друга. Богатый человек тоже верует в Бога; он безжалостно эксплуатирует, накапливает деньги, а потом строит храм или становится филантропом.
Человек, сбросивший атомную бомбу на Хиросиму, говорил, что Бог был с ним; те, кто летел из Англии разрушать Германию, говорили, что этот Бог был их вторым пилотом. Диктаторы, премьер-министры, генералы, президенты – всеговорят о Боге, у них беспредельная вера в Бога. Служат ли они, делая жизнь человека лучше? Люди, те, что говорят, чтоони верят в Бога, разрушили полмира, и мир пребывает в полной нищете и страданиях. Религиозная нетерпимость привела к разделению людей на верующих и неверующих, ведущему к религиозным войнам. Это показывает, насколько вы, ваши умы, невероятно политизированы.
Является ли вера в Бога «мощным стимулом к лучшей жизни»? Почему вам хочется стимула к лучшей жизни? Несомненно, вашим стимулом должно быть ваше собственное желание жить чисто и просто, разве нет? Если вы высматриваете какой-то стимул, вы не заинтересованы в том, чтобы сделать жизнь возможной для всех, вы просто заинтересованы в своём стимуле, который отличен от моего – и мы будем ссориться из-за стимула. Если мы живём счастливо вместе не потому, что мы верим в Бога, но потому, что мы – человеческие существа, тог да мы организуем средства производства так, чтобы производить вещи для всех. Из-за нехватки разума мы принимаем идею Высшего Разума и называем его «Бог»; но этот «Бог», этот Высший Разум, не даст нам лучшую жизнь. Что ведёт к лучшей жизни – так это разум; и не может быть разума, если есть вера, если есть классовые разделения, если средства производства в руках немногих, если есть изолированные национальности и суверенные правительства. Всё это очевидным образом указывает на недостаток разума, и именно это отсутствие разума есть то, что препятствует лучшей жизни – а не неверие в Бога. Вы все веруете по-разному, но ваши верования лишены всякой реальности. Реальность есть то, чем являетесь вы, то, что вы делаете, то, что вы думаете, и ваша вера в Бога есть просто бегство от вашей монотонной, тупой и жестокой жизни. Более того, вера неизменно разделяет людей: есть индуисты, буддисты, христиане, коммунисты, социалисты, капиталисты и так далее. Вера, идея – разделяют; они никогда не объединяют людей. Вы можете собрать немного людей вместе, в группу, но эта группа противостоит другой группе. Идеи и веры никогда не объединяют; напротив, они отделяют, разобщают и разрушают. Поэтому ваша вера в Бога реально усиливает нищету и бедствия в мире; хоть она и может принести вам временное уте шение, но в действительности она приносит вам ещё больше страданий и разрушений в виде войн, голода, классовых разделений и беспощадных действий разобщённых индивидов. Так что ваша вера вообще не имеет никакой ценности. Если вы действительно верите в Бога, если бы это было реальным переживанием для вас, тогда на вашем лице была бы улыбка; вы бы не уничтожали людей.
Теперь, что такое реальность, что такое Бог? Бог – не слово, слово не вещь. Чтобы постичь то, что неизмеримо, что не от времени, ум должен быть свободен от времени – что означает, что ум должен быть свободен от всех мыслей, от всех идей о Боге. Что вы знаете о Боге или истине? Вы на самом деле ничего не знаете об этой реальности. Всё, что вы знаете, – это слова, переживания других или какие-то моменты ваших собственных, скорей всего, весьма смутных, переживаний. Совершенно очевидно, что это не Бог, это не реальность, это не за пределами поля времени. Чтобы познать то, что за пределами времени, процесс времени должен быть понят, время есть мысль, процесс становления, накопление знания. Это-то и есть вся основа ума, подоплёка ума; ум и сам есть основа – сознания и подсознания, коллективного и индивидуального. Поэтому ум должен быть свободен от знания, от известного, что означает, что ум должен быть полностью умолкнувшим, немым, тихим – не сделан тихим. Ум, достигающий безмолвия как результата, как последствия определённого действия, практики, дисциплины, – не тихий ум. Ум, которого заставляют, принуждают, контролируют, формируют, втискивают в рамку и удерживают в покое, – не тихий ум. Вы можете заставить ум какое-то время быть поверхностно спокойным, но такой ум – не тихий ум. Спокойность придёт, только когда вы поймёте весь процесс мысли, ведь понять процесс – это завершить его, и завершение процесса мысли есть начало тишины.

Только когда ум полностью затих, не только на верхнем уровне, но основательно, насквозь, и на поверхностном и наболее глубоких уровнях сознания – только тогда неведомое мо жет обрести бытие. Неведомое – не что-то, что может быть переживаемо умом; единственно тишина может быть переживаема, ничего, кроме тишины. Если ум переживает что-либо помимо тишины, это просто проецирование его собственных желаний, и такой ум – не тих; пока ум не тих, пока мысль в любой форме, сознательной или бессознательной, пребывает в движении – ти шины быть не может. Тишина – свобода от прошлого, от известного, от знания, от и сознательной и подсознательной памяти; когда ум полностью тих, не действует, когда присутствует тишина, которая не является результатом усилия – только тогда то, что вне времени, вневременное, вечное обретает бытие. Такое состояние не является состоянием воспоминания – отсутствует та сущность, которая вспоминает, которая переживает.
Так что Бог, или истина, или что хотите, обретает бытие каждый миг, от момента к моменту, и происходит это только в состоянии свободы и спонтанности – не когда ум дисциплинируется согласно какому-то образцу. Бог – не порождение ума, он не приходит путём проецирования вашего «я», он приходит только когда присутствует добродетель, которая есть свобода. Добродетель – во встрече факта того, что есть, и встреча факта есть состояние благости. Только когда ум благостен, спокоен, без какого бы то ни было своего собственного движения, без проекции мысли, сознательной или подсознательной, – только тогда вечное обретает бытие.

17. О ПАМЯТИ

ВОПРОС: Память, говорите вы, это неполное переживание. В моей памяти сохранились яркие впечатления от ваших предыдущих бесед. В каком смысле это неполное переживание? Пожалуйста, объясните эту идею во всех её деталях.
КРИШНАМУРТИ: Что мы подразумеваем под памятью? Вы ходите в школу и наполнены фактами, техническими знаниями. Если вы инженер, вы используете память технических знаний, чтобы построить мост. Это память фактов. Существует также психологическая память. Вы сказали что-то мне, приятное или неприятное, и я запоминаю это; когда я в следующий раз встречаю вас, я встречаю вас с этой памятью, памятью о том, что вы сказали или не сказали. У памяти две грани, два аспекта – психологический и фактический. Они всегда взаимосвязаны, поэтому между ними нет чёткого разделения. Мы знаем, что память фактов существенно необходима, так как является средством к жизни, – но существенна ли психологическая память? Что это за фактор – тот, что сохраняет психологическую намять? Что заставляет человека психологически помнить обиду или пох валу? Почему человек сохраняет определённые воспоминания и отбрасывает другие? Вполне очевидно, что человек сохраня ет воспоминания, которые приятны, и избегает воспоминаний, которые неприятны. Если вы понаблюдаете, то увидите, что тягостные воспоминания отбрасываются намного быстрее, чемдоставляющие удовольствие. Ум есть память, на любом уровне, как бы вы ни называли его; ум – результат прошлого, он основан на прошлом, а это и есть память, обусловленное состояние. Те перь с этой памятью мы встречаем жизнь, мы встречаем новый вызов. Вызов всегда новый, а наш отклик, ответ всегда старый, ведь он – результат прошлого. Поэтому переживание без участия памяти есть одно состояние, а переживание с привлечением памяти – другое. То есть, существует вызов, который всегда нов. Я встречаю его откликом, обусловленностью старым. Поэтому – что происходит? Я поглощаю новое, я не понимаю его; и переживание нового обусловлено прошлым. Следовательно, имеет место частичное понимание нового, здесь не может быть полного понимания. Это только когда присутствует полное по нимание чего-либо, оно не оставляет рубца памяти.
Когда существует какой-то вызов, который всегда нов, вы встречаете его откликом старого. Старый отклик обуславливает новое и тем самым искажает его, придаёт ему искривлённость, поэтому нет полного понимания нового, так как новое впиты вается в старое и соответственно усиливает старое. Это может казаться абстрактным, но это не сложно, если вы посмотрите более пристально и внимательно. Ситуация в мире в настоящее время требует нового подхода, новых путей решения мировой проблемы, которая всегда новая. Мы не способны относиться к этому по-новому, потому что мы подходим к ним с нашими обусловленными умами, с национальными, местными, семейными и религиозными предрассудками. Наши прежние переживания действуют как преграда к пониманию нового вызова, так как мы продолжаем развивать и усиливать память, и поэтому мы никогда полностью не понимаем новое, мы никогда не встречаем вызов во всей его полноте, полностью. Только когда человек способен встретить вызов по-новому, свежо, без прошлого, только тогда вызов раскрывает свои богатства, даёт плоды.

Задавший вопрос говорит: «В моей памяти сохранились яркие впечатления от ваших предыдущих бесед. В каком смысле это неполное переживание?» Очевидно, что это не полное переживание, если это только впечатления, память. Если вы понимаете то, что было сказано, видите истину этого, эта истина – не память. Истина – не память, ибо истина всегда нова, постоянно преобразовывая саму себя. У вас сохранилась память о предыдущей беседе. Почему? Потому что вы используете предыдущую беседу как руководство, вы не поняли её полностью. Вы хотите вникнуть в неё и подсознательно или сознательно продолжаете удерживать её. Если вы понимаете что-либо полностью, то есть видите истину чего-либо целиком и полностью, вы обнаруживаете, что никакой памяти нет вообще. Наше образование развивает память, укрепляет память. Ваши религиозные практики и ритуалы, ваши чтение и знания – всё это укрепляет память. Что мы при этом имеем в виду? Почему мы придерживаемся памяти? Не знаю, замечали ли вы, что когда человек взрослеет, он оглядывается в про шлое, с его радостями, с его горестями, с его удовольствиями; если человек молод, он смотрит в будущее. Почему мы так поступаем? Почему память становится такой важной? По той простой и очевидной причине, что мы не знаем, как жить целиком и полностью в настоящем. Мы используем настоящее как способ перехода к будущему, и потому настоящее не имеет никакого значения. Мы не можем жить в настоящем, потому что мы используем настоящее как коридор, проход в будущее. Из-за того, что я намереваюсь становиться чем-то, у меня ни когда нет полного понимания себя самого, а понимание себя, чем я в точности являюсь сейчас, не требует развития памяти. Напротив, память является помехой пониманию того, что есть. Не знаю, заметили ли вы, что новая мысль, новое чувство приходят только тогда, когда ум не пойман сетью памяти. Когда существует промежуток между двумя мыслями, между двумя воспоминаниями, когда этот интервал может быть удержан, тогда из этого интервала приходит новое состояние бытия, которое больше не является памятью. У нас есть воспоминания, и мы культивируем память как способ продления, придания длительности. «Я» и «моё» становятся очень важными, пока существует культивирование памяти, и поскольку большинство из нас слеплены из «я» и «моё», память играет очень важную роль в наших жизнях. Если бы у вас не было памяти, ваша собственность, ваша семья, ваши идеи не были бы важны как таковые; так, чтобы усилить «я» и «моё», вы культивируете память. Если вы понаблюдаете, вы увидите, что существует интервал между двумя мыслями, между двумя эмоциями. В этом промежутке, который не является продуктом памяти, пребывает необычайная свобода от этого «я» и этого «моё», и этот интервал – вне времени.
Давайте посмотрим на эту проблему по-другому. Безусловно, память – это время, не так ли? Память создаёт вчера, сегодня и завтра. Память о вчерашнем дне обуславливает день сегодняшний и тем самым формирует завтра. То есть прошлое через настоящее создаёт будущее. Есть время протекания процесса, являющегося волей стать чем-то. Память есть время, и посредством времени мы надеемся достичь результата. Сегодня я клерк, но, используя время и возможности, я стану менеджером или владельцем. Поэтому я должен иметь время – и с таким же умонастроением мы говорим: «Я достигну реальности, я приближусь к Богу». Следовательно, я должен иметь время, чтобы это осуществить, что означает: я должен культивировать память, укреплять память практикой, дисциплиной, чтобы быть чем-то, чтобы достичь, получить, – что означает продление во времени. Путём времени мы надеемся достичь вневременного, того, что вне времени, с помощью времени мы надеемся получить вечное. Можете ли вы сделать это? Можете ли вы пойматьвечное в сеть времени – посредством памяти, пребывающей во времени? Что лишено времени, вневременное, может быть толь ко тогда, когда память, которая есть «я» и «моё», исчезает. Если вы видите истину этого – что посредством времени, путём вре мени, вечное нельзя понять и получить – тогда мы можем войти в проблему памяти. Память того, что относится к технике, технологии, существенно важна; но психологическая память – та, что поддерживает «само», укрепляет «я» и «моё», та, что даёт идентификацию и ведёт к продлению своего «я», полностью вредна для жизни и для реальности. Когда человек видит истину этого, ложное отпадает; поэтому нет никакого психологического удержания вчерашнего переживания.
Вы видите чудный закат солнца, прекрасное дерево в поле – и когда вы впервые смотрите на них, вы наслаждаетесь ими полностью, всецело; но вы возвращаетесь к ним с желанием наслаждаться ими снова. Что происходит, когда вы возвращаетесь с желанием наслаждаться ими? Наслаждения нет – потому что это память о вчерашнем закате солнца теперь заставляет вас возвращаться, побуждает вас наслаждаться. Вчера не было памяти, только спонтанное понимание, восхищение, прямой отклик; сегодня вы возжелали возвращения вчерашнего переживания. То есть память, встревающая, вмешивающаяся, вторгается и располагается между вами и солнечным закатом, потому-то и нет наслаждения, нет богатства, полноты, насыщенности красоты. Опять же, у вас есть друг, который сказал вам что-то вчера, обид ное или приятное, и вы сохраняете эту память; с этой памятью вы встречаете своего друга сегодня. Вы не реальным образом встречаете своего друга – вы несёте с собой память вчерашнего, которая вторгается, встревает. Так мы и продолжаем, окружая себя и свои действия памятью, и потому нет никакой новизны, никакой свежести. Вот почему память делает жизнь утомительной, унылой, тупой и пустой. Мы живём в антагонизме друг с другом, потому что «я» и «моё» усиливаются памятью. Память приходит в жизнь благодаря действию в настоящем; мы даём жизнь памяти посредством настоящего, оживляем её настоящим – но когда мы не даём жизнь памяти, она увядает, постепенно исчезает. Памятьфактов, технических вещей – несомненная необходимость, но память как психологическое удержание вредна для понимания жизни, для общения людей друг с другом.

18. ПОЛАГАТЬСЯ НА «ТО, ЧТО ЕСТЬ»

ВОПРОС: В чём разница между подчинением Божьей воле и тем, о чём вы говорите как о принятии того, что есть?
КРИШНАМУРТИ: Совершенно очевидно, что существует огромная разница, разве не так? Подчинение Божьей воле подразумевает, что вы уже знаете волю Бога. Вы не подчиняетесь чему-либо, чего вы не знаете. Если вы познаёте реальность, вы не можете подчиняться ей; вы перестаёте существовать; не су ществует подчинения высшей воле. Если вы подчиняетесь высшей воле – эта высшая воля является проекцией вас самих, ведь реальное не может быть познано посредством известного, путём знания. Реальное обретает бытие только тогда, когда известное, знаемое, знание прекращает своё бытие, перестаёт быть. Известное есть порождение ума, поскольку мысль есть результат известного, прошлого и мысль может создавать только то, что она знает; поэтому то, что ей известно, не является вечным. Вотпочему, когда вы подчиняетесь воле Божьей, вы подчиняетесь собственным проекциям; они могут быть удовлетворяющими, утешающими, но реальными они не являются.
Понимание того, что есть, требует иного процесса – возможно, слово «процесс» неправильное, но я имею в виду вот что: понять то, что есть, значительно труднее, это требует большего разума, большего осознания – чем просто принять или отдать себя какой-либо идее. Понимание того, что есть, не требует усилия; усилие – это отвлечение. Чтобы понять что-либо, понять то, что есть, вам нельзя быть отвлекаемым, разве не так? Если я хочу понять, что вы говорите, мне не следует слушать музыку, шум людей снаружи, я должен отдать этому всю полноту своего внимания. Осознавать то, чтоесть, необычайно тяжело и труд нодоступно как раз из-за того, что само наше мышление стало отвлечением. Мы не хотим понимать то, что есть. Мы смотрим на то, что есть, через очки предубеждения, осуждения или отождествления, и очень трудно убрать эти очки и посмотреть на то, что есть. Несомненно – то, что есть, является фактом, является истиной, а всё прочее – это бегство, это не истина. Чтобы понять то, что есть, конфликт двойственности должен прекратиться, ведь негативная реакция стать чем-то иным, чем то, что есть, представляет собой отречение, отказ от понимания того, что есть. Если я хочу понять высокомерие, мне не следует входить в противоположное, мне не следует быть отвлечённым усилием чем-то стать, или даже усилием постараться понять то, что есть. Если я высокомерен – что происходит? Если я не присваиваю высокомерию имени, наименования – оно исчезает; это значит: ответ – внутри самой проблемы, а не вне неё.

Это не вопрос принятия того, что есть; вы не принимаете то, что есть, вы не принимаете то, что вы коричневый илибелый, поскольку это факт; только когда вы стараетесь стать чем-либо ещё, иным, вам приходится принимать. В момент, когда вы осознаёте факт, он перестаёт иметь какое-либо значение; но ум, приученный думать о прошлом или о будущем, приученный убегать прочь в разнообразных направлениях, такой ум не способен понять то, что есть. Без понимания того, что есть, вы не можете найти, что реально, и без этого понимания жизнь не имеет смысла, жизнь – постоянная борьба, битва, в которой боль и страдание продолжаются. Реальное может быть понято только пониманием того, чтоесть. Оно не может быть понято, если имеется какое-либо осуждение или отождествление. Ум, всегда осуждающий или отождествляющий, не может понимать; он может понимать лишь то, внутри чего он пойман. Понимание того, что есть,осознание того, что есть, раскрывает необычайные глубины, в которых – реальность, счастье и радость.

Кришнамурти Джидду

Первая и последняя свобода

4 Страница